Замок одиночества

…Время… Удача… Да… Ирин три недели как вернулся из Италии в Петербург и искал, искал подходы, ключи и ключики, возможности «покопаться» в Михайловском замке. В первую очередь перечёл массу популярной и специальной литературы. Знакомился с людьми – и влиятельными, и теми, кто мог повлиять на тех, кто работает сейчас или работал ранее в этом музее-дворце-замке. Самым полезным было знакомство с искусствоведом Ростиславом Вадимовичем Юриковичем, который с одна тысяча девятьсот семьдесят шестого по девяносто третий год был ответственным работником сначала в Инженерном замке, ещё не отреставрированном и ещё не музее, а затем – с девяносто первого по девяносто третий год – исполняющим обязанности директора возрождающегося Михайловского замка, который передавался Русскому музею. В девяносто третьем году, уходя на пенсию, передал дело новому директору – Анастасии Родионовне Ясницкой. Та была коллегой и последователем идей Людмилы Валентиновны Коваль – крупнейшего исследователя биографии Павла Первого и выдающегося музейного работника Санкт-Петербурга. Этот старичок сказал, что обе дамы живы, а Коваль издала интереснейшую книгу «Жизнеописание императора Павла Первого».

– Хм… Я перечитал и составил для себя приличную библиографию, но эта книга не попалась… И почему вы выделяете фразу «последователь идей». В каком смысле? – спросил Лев. Ему была важна любая мелочь, любой оттенок интонации.

И верно. Старичок насупился – ему не очень хотелось объясняться на эту тему, видимо, нелёгкую. Он нервно приударил ножом и вилкой о тарелку (они беседовали в «Литературном» кафе на углу Невского и Мойки) и посмотрел на собеседника уставшими, блёклыми глазами.

– Что на стенах этого кафе? Да, таблички. Рядом с великими именами – новомодные «спринтеры» в искусстве. Вы знаете их, этих «спринтеров»? – начал он.

– Не всех, да и других… в общих чертах…

– Вот! В общих! А Павел – непонятый император, одинокая и оболганная личность. Но он – крупнейшая фигура! Коваль, Ясницкая попытались разгадать… объяснить людям… разрушить стереотипы, по крайней мере рассказать (и очень толково, тонко!). Нет, они оказались тоже непонятыми… и… одинокими. Вряд ли с вами, человеком со стороны, они будут откровенно разговаривать на тему… жизни и смерти Павла… А книга… книга Коваль в киоске в Павловске… Пожалуйста… Вы любите… читаете Ключевского? – неожиданно спросил искусствовед. – Тончайший психолог! И поэтому великолепнейший историк! И кто его почитает? Звучит громко его голос? Нет! Вот видите… А как превратился благородный, образованный, с тонкой душой и глубоким умом цесаревич в неврастеника и торопыгу, подозревающего своих и доверяющего врагам? Не был он наивным, не был… Хотел, как бабка Елизавета: чисто, без крови…

Старик-историк – видимо, искушённый, – сделал большую паузу, попил чайку и, взглянув на Ирина внимательно и доверчиво, продолжил:

– Если вам интересно меня слушать…

– Очень! И очень вам благодарен!

– Вы, молодой человек, можете себе представить, через какие испытания прошёл этот человек? Нелюбимый сын своей жестокосердной матери! Русский Гамлет! Как злобно, коварно хитроумная Катька Вторая «обломила ветку» – ветку наследника престола! Не сломала полностью, но надломила, ядом наполненный трон ему оставила… окружённый врагами. Она и после своей смерти «доставала» его – своей «петлёй», своей мёртвой хваткой тех капканов, что сумела ещё при жизни расставить…

Лев вспомнил Пасхина – его слова о Павле Петровиче.

– …А он, Павлуша, серьёзнейшим образом готовился к принятию власти: выработал внушительный пласт концепций реформирования и в государственных начинаниях, и в экономических преобразованиях. Эх, да что там! Прочтите книгу Коваль.

Через несколько дней Ирину удалось съездить в Павловск и купить книгу. Прочёл. «Да, это – труд! Достойно, честно, умно! Главное – глубоко! Но не глубже подвала… ха… Эх, а ведь знала что-то… Или не знала? Или негоже Учёному секретарю солидного заповедника-музея “Павловск” публиковать “домыслы и легенды”? Хотя легенд и мифов в книге достаточно, но общеизвестных… А дальше? Дальше? Опять нельзя? Табу? Кто наложил?!» – Лев нервно барабанил пальцами по гладкой обложке. «Хорошая обложка… кофе с молоком… Портрет Павла … в чём? Рамка в виде Триумфальной арки – некоего портала, с которого сдёрнута занавесь. Ха! Намёк, что занавесь лишь приоткрыта? … Ага, вот ещё… “издана при финансовой поддержке…” Ясненько… А тираж… тысяча – по нашим временам приличный».

Он позвонил своему знакомцу Юриковичу и договорился о встрече в том же «Литературном» кафе. Ростислав Вадимович жил там недалеко. Лев искренне благодарил старичка за оказанное внимание, ценные советы, сказал, что книга Коваль ему очень понравилась, что это великолепное, стилистически ясное повествование не может не вызвать симпатий к государю.

– Все выводы? Или ещё есть? – хитро спросил Ростислав.

– Ну… Первый: трудно быть принцем, да ещё сыном такой матери… Второй: невыносимо трудно легкокрылому Пегасу тащить русскую телегу реформ по русскому бездорожью.