Замок. Роман, рассказы, притчи

Но с того концерта все началось. Я не жалуюсь, это же присущая мне натура, она на меня воздействует и наверняка, не будь того концерта, нашла бы другой удобный случай, чтобы проявиться. Но вот, что случилось это так быстро, мне порой бывало раньше жаль, это отняло у меня значительную часть детства, ведь счастливая жизнь молодых собак, которую кое–кто умеет продлевать на годы, длилась у меня только несколько коротких месяцев. Пусть будет так! Есть куда более важные вещи, чем детство. И, может быть, в старости, заработанное трудной жизнью, меня ждет куда большее детское счастье, чем настоящий ребенок в силах был бы вынести, но у меня эти силы будут.

Я начала тогда свои исследования с самого простого, в материале недостатка не было, к сожалению, избыток — вот что повергает меня в мои мрачные часы в отчаяние. Я начала исследовать, чем кормится собачий род. Это, если хотите, конечно же. непростой вопрос, он занимает нас с незапамятных времен, он — главный предмет наших размышлений, несметно число наблюдений, опытов и суждений в этой области, вопрос этот стал наукой, которая в своих неслыханных масштабах не только выше понимания отдельного ученого, но выше понимания всех ученых вместе взятых, и ею может заниматься не кто иной, как только весь собачий род, и даже весь собачий род может заниматься ею, лишь вздыхая и не вполне совершенно, наука эта все снова и снова распадается на старые, всем давно известные компоненты и должна тяжким трудом заново пополняться что уж говорить о трудностях и едва выполнимых условиях, с которыми я встречусь в своих изысканиях. И не выдвигайте все это как доводы против меня, все это я знаю, как любая собака среднего уровня, мне и в голову не приходит лезть в истинную науку, я полна к ней глубочайшего почтения, какового она заслуживает, но, чтобы обогащать ее, мне недостает знаний, и усердия, и покоя, и — не в последнюю очередь, особенно уже несколько минувших лет, — также аппетита. Я глотаю еду, но она не сто́ит, с моей точки зрения, даже самых малых, обычно совершаемых систематических сельскохозяйственных наблюдений. Мне достаточно в этом смысле экстракта всех наук, простого правила, с которым матери, отнимая от груди своих малышей, отпускают их в жизнь:

— Мочи все, и как можно обильнее.

Разве не все почти заключено в этом правиле? Что решающе существенного могут добавить к этому изыскания, начатые еще нашими предками? Частности, частности — и как все ненадежно. А то правило сохранится на все времена, пока мы остаемся собаками. Оно относится к нашей основной пище. Разумеется, у нас есть еще и другие вспомогательные средства‚ но в крайнем случае, и когда годы выдаются не слишком скверными, мы можем жить основной пищей, эту нашу основную пищу мы находим на земле, земле же требуется наша вода, она питается ею, и только за эту цену дает она нам нашу пищу, правда, ее выход наружу можно, и об этом не следует забывать, ускорить определенными заклинаниями, пением, движениями. Но это, по–моему, и все; в этом смысле о сем предмете принципиально нечего больше сказать. В этом я единодушна с большинством всего собачьего рода, и от всех в этом смысле еретических взглядов резко отмежевываюсь. Право же, для меня не так уж важны ни мои особенности, ни моя несговорчивость, я счастлива, когда мое мнение вполне совпадает с мнением моих соотечественников, а в этом конкретном случае так и произошло. Мои же личные усилия я ориентирую в другом направлении. Как я могла воочию убедиться, земля, если ее орошать и возделывать по рекомендациям науки, дает нам пищу, да в таком качестве, в таком количестве, таких видов, в таких местах, в такие часы, как того требуют также в целом или частично установленные наукой законы. Это я принимаю, однако задаюсь вопросом:

— Откуда берет земля эту пищу?

Почти все делают вид, что вопрос этот не понимают, и мне в лучшем случае отвечают так:

— Если у тебя не хватает еды, мы дадим тебе из наших запасов.