Заморок

У Дмитра наверху была спецовка, а в расстегнутые пуговицы виделась называется «тельняшка».

Дмитро увидел меня в халате, в хустке и стал сильно радостный, что меня приняли в коллектив.

Дмитро позвал выпить чай. Конечно, я сказала, что спасибо, что нет, что мне надо работать дальше.

Я захотела проявить уважение и начала по-украински, как Дмитро.

— Вы, будь ласка, сами пыйтэ, а я подывлюся, визьму, шо мэни трэба… Ось стаканы з пидстаканныкамы — воны ж бухвэтные?

— Ага ж, бухвэтные! И ото на этажерци блюд-цэ — визьмы, тэж ваше, з бухвэту. Як воно тут?.. Нэ знаю…

Я заверила Дмитра, что переживать ничего не надо. И спросила для поддержки, почему Дмитро в тельняшке.

Дмитро стал радостный и довольный. Допустим, Дмитро уже был радостный, а тут стал радостный и довольный тоже.

Дмитро мне рассказал, что у офицеров работает на подхвате, что три года тому служил моряком, морским, а не на речке, как у нас в Чернигове, которые моряки на Десне, — на пароме или на пароходе до Киева и дальше.

Я сказала Дмитру, что завидую, что я ж воду, кроме Десны и Стрижня тоже, не видела, а море, конечно, это красиво-красиво.

Дмитро сказал мне, что море — это красиво-красиво, что у Дмитра всегда есть мечта переехать на жизнь в Крым.

Потом Дмитро сказал про чтоб помочь мне понести ведро. Я сказала, что спасибо за доброту, что не надо, что я сама по себе. Дмитро мне сказал, что ладно.

Я уже когда вышла за двери, подумала, что, конечно, Дмитро резал бумагу для уборной. Еще подумала, что Дмитро режет, а сам знает, что с этой бумагой люди делают. Получается, про меня знает тоже, что я делаю. Стыдно.

По правде, у меня в жизни всегда стыдное мне мешало. Я мечтала, чтоб у человека стыдное не было. А это ж мечты и мечты.

Еще было — бильярдная, кружок «Кройка и шитье». Другое тоже было.

До Александра Ивановича надо было пойти от лестницы и на правую сторону. А когда пойти на левую сторону, так там зеркало на весь-весь рост. Зеркало, потому что вход и вешалки. Вешалки были на доверии, там человек не находился. Оно ж каждый сам по себе снимет с себя и повесит, а потом такое же сделает назад. Зачем в коллективе держать человека, чтоб он совался и совался?

Конечно, я стала возле зеркала, чтоб перевязать хустку. Удачно получилось, что было пустое, как для людей, время.

Я перевязала и еще обсмотрелась в зеркале с всех своих сторон, какая я, когда с книжкой и с ведром тоже. Мне понравилось.

У человека так не случается, чтоб было удачно и удачно.

Я постучалась до Алексндра Ивановича, чтоб мне открылось.

Голос женщины мне сказал:

— Войдите!

Я зашла.

Секретарка — по виду сельская учительница Вера Марецкая. У Веры Марецкой и платье такое, и брошка тоже, наверно, еще с самой гимназии или откуда. Вера Марецкая сидит себе, две руки на машинку положила — показывает, что работает каждую секундочку.

Я пояснила Вере Марецкой свою задачу:

— Извините, пожалуйста, я посмотреть — за посудой, может, с буфета что…

А Вера Марецкая мне:

— Вас как зовут, девушка?

Я сказала, что Мария.

Вера Марецкая меня заверила:

— Мария, мы с буфета себе сюда ничего не носим. Вы должны понимать, что это кабинет товарища Осипова. Вы это понимаете?

Я хотела сказать, что товарищ Осипов обещал мне про меня заботиться больше большего, что я лишнее всегда не прошу, что прошу посуду с буфета, а не я не знаю что.

Вера Марецкая мне не дала и зубы расцепить:

— Вы идите! Идите! Нам тут некогда!

Я — раз! — и повернулась назад.

Я шла, а в голове у меня было учителькино гадство. «Мы не носим… мы с буфета… нам тут некогда…» Зараза! И как это она себя слепила с Александром Ивановичем! Я не потому, что, как у женщин бывает, ревность. Первое, она старая-старая, старей женсовета. Была б Марецкая молодая, я б тогда, конечно. Мне стало обидно как человеку. Еще и книжка.

Я решила, что Марецкая скажет Александру Ивановичу, что, товарищ Осипов, что в эту секундочку одна дурная приходила с ведром, что надо, товарищ Осипов, нам в буфет приказать, чтоб больше не присылали, что главное, товарищ Осипов, одна дурная книжку держит тоже. Скажет, что вы, товарищ Осипов, себе такое видите? Что это ж страх, товарищ Осипов! Что до чего ж бывают дурные, товарищ Осипов!

Ага.

В буфете Степан Федорович и Катерина пили с стаканов. Может, пили чай, может, компот. Я в чужие стаканы своими глазами не лазила. Люди пообедали себе хорошо и теперь запивают. Пускай. На столе поставленные тарелки под первое, а видно, что там было и второе наложено. Я не потому, что мне жалко. А почему мне не предложили? Что судомойку не позвали, я на такое не удивилась. А меня ж могли позвать, потому что я называюсь «подавальщица», считай, официантка.

Пускай. Я не попрошайка с-под забора, за куском руку всегда не тяну. И не надо мне! А людям положено иметь хорошую совесть.

Конечно, я тихо-тихо занесла ведро на кухню, поставила возле мойки.

Я книжку увернула в газету, как увертывала в школе, и положила в шкафчик.

Судомойки на своем месте не было. Я сначала хотела выставить все-все с ведра, а потом решила, что у меня своя работа, досюда донесла, что дальше — пускай кому требуется по зарплате.