Заморская Русь

Выйдя ни с чем от коменданта, старики ходили по городу, спрашивая служилых казаков и матросов о своих бывших связчиках. В старом городе на Охотской кошке, возле казенных складов, им указали избенку ссыльного боцмана Тихона Сапожникова, ходившего за море еще с Соловьевым. Он был стар, лыс и зол на свое нынешнее бездолье. Увидев промышленных, помнивших благословенные времена Трапезникова, Неводчикова, Толстых, Соловьева, старый боцман был тронут, что о нем не забыли. А когда услышал, какая нужда привела к нему промышленных людей, бросил заступ, которым окапывал стены к зиме, усадил гостей за тесовый стол и стал хвастать, что проводил суда даже в устье Воровской реки при западном ветре.

Сапожников не был учен навигационному искусству, но много в море хаживал, а как узнал, куда собирается вояж, сказал, поглядывая на промышленных с насмешкой:

— Да там и плутать-то негде!

Комендант против такого морехода упорствовать не стал, подписал боцману контракт. Отстояв, как положено, обедню, навестив могилы друзей и родственников, артель пакетбота «Зосима и Савватия» вышла из устья Охоты при попутном ветре.

Сверкала морская синь, бодрил свежий ветер, боцман, приняв компанейскую чарку, стоял на румпеле довольный собой и жизнью. Слава Богу, к Лопатке вышли. И тут еще артель заметила, что при редком умении управлять парусами боцман едва различает стороны света. Но с молитвами они дошли по Петропавловской бухты, выполоскали бочки и наполнили их свежей водой. С Божьей помощью добрались до Берингового острова, четыре года не совсем удачливо промышляли на нем, надумали перебраться на Алеуты, но сомневались, в какую сторону плыть. Боцман же всех уверил:

— Держать курс встреч солнца, две ладони к северу от восхода. И так неделю. После поворачивай на полдень. Мимо Алеутских островов, как мимо частокола, не заметив, не пройдешь.

Промышленные приготовили запас юколы, мяса и птицы, в сентябре на Никиту-гусятника, когда потянулись косяки на юг, отправились туда, куда указывал боцман. На всякий случай к северо-востоку шли десять дней, после повернули на юг и так держали курс две недели, а земли все не было.

Мореходы наложили на себя пост, сократили раздачу воды до трех чарок в сутки, шли еще неделю. И вдруг, в октябре, стало тепло, да так, что парки и кафтаны пришлось снять.

«Не Беловодье ли близко?» — зашептались старшины.

Шли еще неделю тем же курсом. Боцман, то и дело вытирал превшую под солнцем лысину, потом склонился к воде, провел рукой по борту — слыханное ли дело — смола потекла. Призадумались грешники, кто им путь правит и куда?

Кто ветер попутный посылает? И вот появились признаки земли: трава и сучья на воде, береговые птицы в небе. Вскоре увидели они сушу с чудными деревьями, зелеными травами.

Тут старики и вовсе призадумались: быть того не может, чтобы в октябре без желтого листа, нечистое это дело. Высадились на берег, вынесли иконы, отслужили молебен, едва успели заправиться водой — бегут старики обратно, аж бороды по ушам хлещут:

— В пекло завлекли нас, братцы! — кричат.

И правда. Из кустов на тонких ножках — цок-цок, с телом человечьим, со сверкающими бельмами и вывороченными губами, кучерявые и черные, как смоль, подступают черти и руками машут, иди, мол, сюда, грешная душа!

Промышленные похватали иконы, оттолкнули пакетбот от обманной земли и решили плыть в обратную сторону, беспрерывно молясь и постничая.

И в шторм, и в тишь только на Бога надеялись, счет дням потеряли. Как похолодало, поняли: вырвались из лап нечистых. Тут и земля показалась. Стоит на берегу босой православный монах, мантия на ветру полощет.

«Вот оно, царство Беловодское!» — Плакали, молясь, припадали к полам мантии. Вывел Господь грешных, не оставил душ на вечные муки. Пока прилив не снял судна с мели, мореходы заправились водой, подкрепились корнями и рыбой. Босой монах встал на носу судна, распевая псалмы, стал указывать путь. Показались купола русских церквей, привечая гостей, со стен палили пушки, бежал к причалу народ.

— Гляди, Никола! Неруси-то в Беловодье, пожалуй, поболее, чем в Охотске… Вон барин с бантом на затылке и пьяные дворяне по берегу шляются… Куда же нас опять занесло?

— На Кадьяк, — отвечали им. — В Российско-американскую компанию, под Всемилостивейшим монаршим, Его Величества покровительством…

Проходите, гости дорогие, накормим. — А из крепости веет такой хлебный дух, что после многих лет скитаний самые праведные не могли устоять против соблазна.

В ноябре Дмитрий Иванович Бочаров привел на Кадьяк «Святую Екатерину» с транспортом. Он был трезв и зол. Едва подошел к причалу, закричал, спрашивая собравшихся: не приходил ли Герасим Измайлов на «Михаиле»? Узнав, что никто не слышал о его дружке, разразился бранью, непонятно, кого понося.