Заморская Русь

Из Новоконстантиновской крепости сообщали, что после бунта в Якутате Федька-тойон с десятком сородичей прибыл на Нучек, сказал Уварову, что хочет торговать с чугачами. Уваров разрешил им плясать, не подозревая, что Федькиного знака ждут две сотни воинов. Но с острова, где они скрывались, удалось бежать плененному в Якутате чугачу. Он и сообщил о заговоре. Его сородичи-чугачи напали на остров, где скрывались мятежники, и перебили их там до семи десятков. Федьку-тойона Уваров схватил и заковал. Но, ночью крестник Баранова зарезался.

Бежавших с острова чильхатских и якутатских индейцев в море настигла буря и выбросила на мыс Медной реки. Здесь их, почти всех, перебили враждовавшие с ними медновцы. Немногим удалось уйти с награбленным добром вверх по реке.

Григорий Коновалов собрал и привез на «Ростиславе» все пригодное для мены добро и флягу самогонной водки из ягод. Кусков налил ее по полной кружке и поставил перед пленными. Те долго смотрели на раку, не выдержав, выпили, потом выпили еще и мало-помалу рассказали, что рыжую бабу, креолку и баженовскую индеанку со всем награбленным добром доверенные люди увезли вверх по Медной реке для мены с тундровыми индейцами племен Волка.

Хуже придумать долю было трудно. Васька, скрывшись от глаз товарищей, тихо завыл. Сдал и Кусков, к полуночи напился допьяна, каким его не видели, метался по избе и кричал стонущему Ваське:

— Твоя-то рыжая на матерой Аляске в диковинку, моя-то дура черножопая кому понадобилась? Ей тридцать, по диким понятиям — старуха… За нее десять одеял никто не даст.

Стрелок Баженов тоже тосковал по сожительнице, уверяя, что лучше жены ему уже не найти.

Все природные русские, креолы и обрусевшие алеуты работали от темна и до темна. Вечером, сменив караулы, собирались в конторе, ложились с оружием под рукой, недолго разговаривали при свете жировика. Васильев поторапливал: идти надо, жен выручать! На Кадьяк с Нучека были посланы байдары и Кусков тянул время, ожидая наказов главного правителя.

— Что скажет твой Баранов? — ворчал Лукин. — Мало мы с ним спорили?

Все по-моему вышло… Сперва говорил, какая разница во сколько букв пишется имя Божье?! После чужие волосы с бантом надел — дескать, по чину надо блюсти достоинство перед иноземцами, теперь в дворяне записан, и опять, вроде бы, для нашей пользы, для порядка… Так-то! Отступил раз — дальше само пойдет. По себе, грешному, знаю…

И про Якутат предупреждал!.. Галактионов хоть караулы стал выставлять, прежде и этого не было. А вокруг дикие шляются, каюров подстрекают: мол, везде уже косяков перебили, только у вас они живы, придут ситхинцы — все их добро себе заберут. Вот и соблазнились… Нече доверять чужим…

— Теперь все умные! — хмуро отвечал Кусков. — Скажи лучше, что делать?

— Выкупать баб… Взять ценного товара, пороху, да, помолившись, идти к волкам полудюжиной надежных стрелков. А там как Бог даст…

— Ты-то пойдешь ли?

— Да уж не брошу, — обиженно хмыкнул Лукин.

— Гляжу на тебя, — поднял усталые глаза Кусков, — беззлобен, все с молитвой да с наговором, но от боя не отказываешься, кровью не брезгуешь, хоть сказано «не убий…»

Лукин усмехнулся, глаза его стали холодны.

— Нахватались ереси! То же про родичей сказано, не про врага. Будут на твоих глазах убивать детей, жену, а ты, на Господа уповая, только молиться станешь, на все, мол, воля Твоя? Если и была на то Его воля, тебе на судилище ангелы в глаза наплюют — почему не стоял насмерть за кровное? Почему не убивал, если перед тобой был враг?

Кусков пожал плечами:

— Наверное, твоя правда! Как думаешь, кого с собой взять?

— Я да ты, да тоболяки, да Гришка Коновалов все равно пойдет, хоть здесь нужен…

— Труднов хочет идти?!

— У Васьки рожа красная, крови много! — покосился на стрелка Лукин. — На море ничего, а на суше он не ходок.

В полдень при свежем ветре в заливе показался парус малого судна.

Побросав работу, кадьяки, алеуты и русичи выскочили на берег. Вскоре пришел и Кусков с подзорной трубой, приложился к ней, сказал хмуро:

— Правитель старую галеру прислал?! Что за нужда?

Время было штормовым, галера «Ольга» — ветхой.

Судно вошло в залив и бросило якорь. На нем было много народу. Кусков отправил из селения две большие байдары. В одну из них сошли с «Ольги» и набились два десятка пассажиров. Байдара просела по самые кромки бортов и стала возвращаться к берегу. В другую — грузили мешки, тюки и корзины.

Сысой потянул носом воздух и почувствовал в нем запах хлеба.

— Гляди-ка! — сказал передовщику. — Вон, тот, в чекмене, на Прошку Егорова похож?!

Кусков повел тубой, присмотрелся, проговорил хрипло:

— Вроде бы, постарше и ростом поменьше!

Первая байдара уже подошла к берегу. Из нее высаживались незнакомые промышленные. Среди них был чиновник с бритым лицом в сюртуке и шляпе.

Он повертел головой, спросил встречавших:

— Где управляющий?

Ему указали на Кускова в парке и шапке. Он стоял рядом с Сысоем в стороне от других. Чиновный подошел, спотыкаясь о камни,