Заморская Русь

По убылой воде акойцы высадившись на обсыхающий берег и начали стрельбу по высотке. С других сторон тоже подступили индейские отряды и палили с четверть часа. Пули рикошетили по скалам, со шмелиным жужжанием уходили вверх, не причиняя вреда осажденным. Поскольку ответной стрельбы не было, нападавшие с победными воплями кинулись на холм. Загрохотали фузеи и мушкеты — наступление захлебнулось. Из окопов выскочили чугачи, кадьяки и алеуты, переметнувшиеся якутаты, с тесаками и копьями бросились на нападавших. Те побросали ружья и разбежались.

Кусков не дал пролить много крови, остановив свою партию и воинов тойона Николая. Они собрали ружья, пороховницы, крикнули засевшим за камнями мятежникам, чтобы те забрали убитых и раненых. Не прошло и часа, показался тойон Павел без перьев на голове, с крестом и медным Российским гербом на груди, крикнул, что хочет говорить с Кусковым. Его пропустили одного, без почетного караула. По лицу тойона видно было, что партия стычку выиграла: в лагерь пришел индеец, столь отличный от прежнего заносчивого тойона, что трудно было не ответить на его предложение снова устроить мир, вернуть пленных и разменяться заложниками.

Кусков потребовал вернуть украденные байдары, одеяла и утварь. Тойон Павел смущенно ответил, что не знает, где все это. Гости с Якобиевого острова ушли, с Ледового пролива собирались оставить акойцев. У кого что — надо разбираться. Тойон обещал все вернуть, когда партия будет возвращаться с промыслов.

Кусков, конечно, не верил ни одному слову Павла, но ему, пока, достаточно было даже обещания. Передовщик для острастки постыдил акойцев за мятеж и вернул пленных. Тойон осмелел, стал торговаться, пытаясь всучить заложницей дочь, поскольку в отместку за измену, девок русичи не убивали.

Но Кусков настоял, чтобы Павел выдал сына и племянника. Договорились, что акойцы заготовят для Кадьяка двадцать бочек сивучьего жира и лавтаки по бостонским ценам в обмен на одеяла, табак, бисер.

При последнем штурме Сысой был ранен, стрела с костяным наконечником воткнулась в плечо. Он потянул ее, в глазах потемнело. Тойон Николай, со знанием дела, разорвал парку, надрезал кожу рядом с наконечником, выдернул стрелу, выдавил черные сгустки крови. Сысой зубами надорвал патрон и присыпал рану порохом. Скинув кушак, перетянул плечо.

Погибших хоронили на высотке в самом глубоком из окопов. Тела сложили без гробов, сняв с них все пригодное для носки и обернув старыми лавтаками. Из сырой ели вытесали большой крест, по обычаю вырезав на нем надпись «Земля Российского владения».

Чуть стих шторм, партия ушла к югу, не задерживаясь возле акойского селения. «Ростислав» качало на волне, Сысой лежал в трюме, то, впадая в забытье, то просыпаясь, озноб менялся на жар, от которого выступала испарина на теле, больно стучала кровь в плече. Почудилось в бреду, что пронесся «Финикс»: как ночная птица, выскочил из тьмы, обдал запахами, звуками, пропал и, как при болезнях детства явилось видение непрожитого дня. В сырое небо Русской Америки поднималась высокая мачта флагштока. К ней прилип мокрый Компанейский флаг. Сысой раздраженно дергал за скользкий фал, желая спустить его, от того было тошно и муторно, все начинало кружить водоворотом… Он проснулся или пришел в себя, сел, открещиваясь от кошмара. В полусне-полубреду голова его моталась вместе с судном, кренившимся то в одну, то в другую сторону.

Партия подходила к Какнауцкому жилу. Увидев байдары и куттер, все население бросилось в лес, а трое полуголых оборванцев побежали к берегу.

По походке в одном из них узнали алеута.

— Наши! — крикнул Кусков, разглядывая бегущих в подзорную трубу.

Байдарки алеутов и кадьяков, потерявших на Ситхе родственников, помчались к берегу. В честь освобождения и встречи начались пляски. Русские стрелки подходили к спасенным, радовались, что видят партовщиков живыми.

После плясок и угощения Кусков с Лукиным долго расспрашивали их о ситхинской расправе. Они бесстрастно рассказывали как после пленения ситхинские старики и дети мучили пленных: привязав к дереву, стреляли в них из луков, отрубали конечности, живым вспарывали животы и вытаскивали внутренности, как учились снимать скальпы. Пока пленных было много, их не жалели. Спаслись проданные в рабство, рабов индейцы берегли по хозяйскому расчету.

Выслушав рассказы, Лукин перекрестился:

— Как дети, не ведают, что творят!

Спасенные требовали сжечь какнауцкое селение, а тойона с шаманом повесить. Кусков с Коноваловым не решились на такую расправу и обидели своих людей, бывших в плену, одарив стариков селения табаком, просили их передать бежавшим, что прибыли сюда как гости и не собираются мстить за содеянное.

Ночью исчез чугач с байдаркой. Очевидно, был взят в плен. Кусков с Коноваловым сделали вид, будто не догадываются об этом. На другой день в селение вернулись женщины и дети. Передовщики принимали их ласково, убеждали, что хотят жить мирно: переждут плохую погоду и уйдут.