Заморская Русь

Каждый стрелок взял по ружью и пистолету, по ножу и топору, по нескольку одеял, котлу, да мелкого товара на мену и съестной припас. К полудню под перевалом все семеро поняли, что с таким грузом далеко не уйти.

— Ишь, как обленились, — тяжело дышал, Григорий. — Все на байдарах да на судах, а как пешком — так и задохлись…

После полудня отряд с трудом поднялся к седловине и все попадали на землю. Коновалов, вытирая шапкой лицо, сказал то, что думали другие:

— Разгружаться надо. Идем, ничего не видим кроме ног. Нас голыми руками возьмут!

Здесь, среди скал, решили спрятать часть одеял, топоров, котлов и другой поклажи. Вниз зашагали легко и весело, перекидывая ружья с плеча на плечо.

Ночевали без огня, настелив под себя веток и хвои. Курить Лукин не давал, чтобы не высветить место ночлега. На рассвете промышленные развели большой и дымный костер, разогрели мясо.

— Надо же было на себе тащить снедь?! — смеялся в бороду Коновалов.

Вокруг, почти не опасаясь людей, бродили дикие козы. Медведь, поглядывая сердитыми глазками, кругами ходил вдали от костра, принюхивался к запахам. Кусков то и дело прикладывался к подзорной трубе.

В полусотне шагов на суку дерева, почти сливаясь с ним, лежала рысь.

— А вот и хозяева! — пробормотал. — Двоих вижу. За деревьями прячутся…

Сысой! Осторожненько, в секрет! Чтобы не заподозрили, что замечены.

Василий! Доешь — и следом!

Уже поднялось солнце, а дикие все стояли и глазели на костер.

— Может, позвать? — Кусков обернулся к Лукину и Коновалову.

Баженов встал, помахал рукой, крикнул по-кайгански, приглашая к костру.

Двое с копьями вышли из-за деревьев, важно подошли и присели у огня на корточки. На них были только меховые накидки поверх разрисованных тел, волосы заплетены в две косы по плечам. Один скинул плащ из шкур и протянул его Баженову. На промышленном поверх рубахи была канифасная камлея. Он снял ее и протянул дикому. Второй тоже поспешил подарить свои лохмотья и нарядиться в удобную одежду. В манере держаться и говорить туземцы походили на ситхинцев.

Оказалось, что знание языка Баженовым и Коноваловым заканчивалось на приветствии и всяких пустяках. Они подолгу мычали, вспоминая слова, подсказывали друг другу. Индейцы понимали их плохо, зато Лукин, внимательно слушавший тарабарщину, вдруг быстро залопотал. По лицам гостей стало ясно, что они его понимают.

— Спроси про баб! — одними губами подсказал передовщик.

Лукин неторопливо наливал гостям чай и угощал сахаром. Те пили, пока испарина не выступила на теле и пот не потек по лицам, а он осторожно и важно выспрашивал о здешних новостях, как это в обычае у всех лесных народов.

— Слышали они про наших баб. Говорят, недавно были живы. А Баженова колошка живет в селении у дяди недалеко отсюда.

На предложение проводить в голцанское жило, купившее женщин, индейцы ответили, что у них вражда и с презрением отвергли плату — горсть бисера. Пришлось добавить по пригоршне табака. С копьями на плечах они пошли впереди, согласившись проводить в сторону тех селений на один день пути. При расставании русские добавили к награде горсть корольков и шли до темноты указанным путем. На другой день, к полудню вышли на гриву с лабиринтами скал, о которых говорили индейцы. Поблуждав там, нашли капище с черным кострищем в полторы сажени шириной.

«Быка целиком пекли?» — хотел сказать Сысой, но заметил среди углей тонкую человеческую кость, бросил растерянный взгляд на Васильева — тот был бледен.

— Небось! — подхватил его под руку Лукин и пошевелил угли носком сапога. — Мужик был и не наш!

Васька с надеждой и страхом вскинул растерянные глаза, Лукин наклонился, поднял обуглившуюся колюжку.

Оставив у жертвенника горсть бисера, путники стали спускаться в долину.

Осенний ветер нес запахи мха и сохнущих трав. Лукин поводил носом, уловил едва приметный дух человеческих нечистот, а вскоре донесся лай собак.

— Стой! — скомандовал он. — Негоже являться к ночи.

Осмотревшись, путники нашли овражек, промытый пересохшим ручьем.

Там можно было укрыться от глаз и от стрел при нападении. Пожевав юколы, двое спрятались в секретах. Пятеро прижались друг к другу, укрылись одеждой и уснули. Среди ночи караульные разбудили смену и, зевая, улеглись на их согретые места.

Мерцали звезды, с гор текла ночная стужа. Сысой лежал в окопчике, прижимая к груди фузею, дышал под парку и прислушивался к звукам. Издали опять донесся лай. «Эх, вернуться бы!» — с тоской вспомнил жену и сына.

Утром промышленные решили оставить при себе пистолеты, а ружья с припасом пороха и пуль спрятать. Помолившись на восход солнца, они замаскировали тайник, подкрепились, посидели, думая каждый о своем.

— Ну! — поднялся Лукин. — Господи, благослови!

Все встали и в полный рост зашагали к селению. Долина, окруженная горными хребтами, была рассечена неширокой и мелководной речкой. Она причудливо выгибалась в том месте, где стояли большие юрты из жердей, обложенных дерном, и палатки из шкур. К ним можно было перейти через речку, не замочив ног.

— Хорошо живут! — поглядывая по сторонам, заметил Григорий Коновалов.

— Ни караулов, ни стен.