Заморская Русь

— Не время спорить, детушки. Сегодня искру не зальем, завтра большой пожар тушить придется! — И к Третьякову: — Ваших возле Никольского редута и по всей губе должно быть до полусотни, да мы, да на алеутов, с оглядкой, можно положиться — они нынче озлоблены против кенайцев и чугачей: можно собрать больше сотни стволов.

Барановские байдары повернули на север, догнали партию Коломина и объединились с ней.

Был ясный и солнечный полдень, а над кенайским селением висели дымы, что не вязалось ни с обычаями здешнего народа, ни с погодой, ни со временем суток. Сводный отряд высадился на берег. Баранов в кольчуге и шлеме, с двумя пистолями за кушаком, потоптался на месте, ожидая посыльных или, хотя бы, пущенной кем-нибудь стрелы. Не заметить прибывших в селении не могли, но никто не вышел, не было и никаких признаков готовящегося нападения.

Управляющий резко махнул рукой, чтобы из байдары вынесли пушку.

Промышленные молча окружили его, выстроились квадратом, ощетинились штыками, как дикобраз иглами. Он размашисто перекрестил грудь, снова повелительно махнул рукой, подавая знак, и отряд двинулся к селению.

Если чугачи, народ эскимосских племен Собаки, по крови, языку, одежде и обычаям — родственниками кадьякам и алеутам, жили в окружении индейских племен Ворона и постоянно воевали с ними, то кенайцы были родней материковых индейцев, но жили особняком от них, среди эскимосов, и считались надежными союзниками русских промышленных партий. С тлеющим фитилем в руке, Баранов внимательно поглядывал вокруг, стараясь понять, было ли убийство его промышленных случайным или союзники прервали мирный договор. Летники пустовали. Кенайцы не спрятали даже деревянного идола, которого не показывали иноверцам. За селением на столбах висели семь ящиков с мертвецами. «Уж не поветрие ли у них?» — забеспокоился управляющий шелиховской артелью.

Из леса, крадучись, вышли два старика, покрытых накидками из кож.

Баранов приказал толмачу:

— Скажи, что, выкупленные у них каюры зарубили трех наших промышленных на устье Илямны.

Толмач перевел, старики оживились, залопотали, что их люди прячутся в лесу и вызвались пригласить тойона. Вскоре, с важным видом, из-за деревьев вышел вождь с бостонским мушкетом в руках. Его плечи были покрыты одеялом, голова, по обычаю индейских племен, украшена пухом и горностаевыми шкурками.

На вопрос, отчего в селении так много мертвых, вождь уклончиво ответил: жили-жили и умерли, наверное, пора пришла. Баранов, под прикрытием своих людей, вышел к нему и, скрежеща кольчугой, присел возле костра, к которому его пригласил кенайский тойон. При этом управляющий хмурился и вздыхал, показывая, что огорчен вынужденным немирным появлением. Кенаец стал расспрашивать о причинах визита и с легкостью согласился, что русские промышленные не могут оставить без наказания четырех убийц, подрядившихся к ним на промыслы. Чтобы начать переговоры и сыск стали торговаться о заложниках. Тойон, нажимая на то, что время бить оленей, всучил Баранову двух дочерей и двух сыновей именитых соплеменников.

Сговорились, что на время встречи промышленные тоже дадут почетных заложников.

Поиск каюров занял немного времени. Вскоре кенайцы привели к тойону и Баранову четырех мужчин. Один, краснорожий и коренастый, с выпиравшей на лбу жилой, смотрел дерзко, другие выглядели равнодушными к происходящему.

— Видно, хорошо жить у тебя, тойон, если рабы бегут к тебе, — оглядывая их, покачал головой Баранов. — Жаль наказывать, и без наказания оставить нельзя. Я думаю, того, кто пытался защитить нашего стрелка, ты накажешь сам, мягче других: почему бежал и не помог раненому? Что делать с убийцами — пусть решат ваши старейшины.

Краснорожий плюнул под ноги, показывая презрение к косякам.

— Всю зиму жили возле нашей крепости, — начал разглагольствовать Баранов. — Мы с вами делили последний припас. Никто из вас не скажет, что «Бырыма» кормил своих людей лучше, чем каюров. А вы, в благодарность, зарубили моих стрелков, которые верили вам как братьям. — Баранов распалялся, напоминая, что кенайцы своей волей пошли под руку Русского царя, когда их вырезали чугачи и даже получили от него медный герб — Российского двуглавого орла.

Тойон винился, хмуря брови: маленько забыли про Русского царя. Старый тойон умер, герб продали аглегмютам… Он говорил долго и красноречиво, при этом бросал на Баранова быстрые, резкие, испытующие взгляды. Осторожно намекнул, что знает, как хорошо служил России прежний вождь.

Старейшины посоветовались между собой и приговорили убийц к смерти.

Баранов выдержал задумчивую паузу, сделал вид, что переговорил с друзьями, сказал:

— Смерть — слишком суровое наказание. Мы думаем, если каждый кенаец ударит виновного шомполом один раз — этого будет достаточно.

Тойон опустил голову, одна бровь поднялась выше другой, стал думать. В отличие от воинственных и дерзких чугачей, кенайцы, как и алеуты, не выносили оскорблений побоями, предпочитая смерть. «Хитер!» — восхищались Барановым лебедевские промышленные. «Вроде, и мы ни при чем, и другим наука».