Заморская Русь

Другую ночь вахту стоял старый Ваксель с сыном и с немцами. И те в полночь завыли, что охотские собаки зимой. Ваксель орет, глаза шляпой закрывает, матросы штурвал бросили. Больной командор чует, «Петр» разворачивается боком к волне, выполз из каюты, а покойный Эдельберг его в трюм манит. Что он ему там сказал, того никто не знает. Только сказывали, будто на другой день Беринг собрал всех немцев и велел им целовать крест, чтобы кому Бог даст выжить — перекрестились в веру православную и оставшуюся жизнь за погибших молились. А Штеллера велел привязать к мачте и не давать камлать.

Только они так сделали, буря стала стихать и показалась земля. Все думали, что Камчатка. Больные выползали на палубу, иные узнавали двуглавую гору против Авачинской губы, маяк при входе, другие Шипунский мыс. Пакетбот шел галсами, а на ногах держались только десять из шестидесяти. Они и правили кораблем, хотя сами были чуть живы. Командор вовсе не вставал, только советовал искать вход в Авачу. Подошли они к берегу, спорят, какое это место и решили встать на рейд. Бросили якорь, но первая же большая волна оборвала трос, как нитку, другая подняла тяжелый пакетбот на гребень и чудным образом перекинула через камни в залив. Здесь бросили другой якорь, он лег на дно и зацепился. Живые стали возить мертвых на берег, строить землянки.

Через месяц преставился старый командор. Он хоть и был выкрестом, но в прежние годы, напоказ или от души, возил с собой походную церковь и держал при себе наших черных попов. На острове его поспешно закопали, вместо креста положили камень, хорошо помянули крепким винцом, а утром нашли тот камень в другой стороне. И с тех самых пор спорят, где могила. Прошлый год вел я из Охотского острога обоз купца Голикова. Его промышленные были на том острове, искали командорову могилу, но не нашли и поставили всем погибшим шестиконечный крест возле места, где был пакгауз. А утром, говорят, крест покосился.

Ну, да это только присказка. Дальше слушайте, — старый казак придвинулся к прогоравшему костру и продолжил сипловатым приглушенным голосом: — Спасшиеся обжились на суше, у них был богатый съестной припас, но от цынги не спасал. Едва люди отъелись свежим мясом, птицей, рыбой, мор прекратился. Обошли они землю и поняли, что выбросились на остров.

Зимовали, расшили пакетбот, сделали из его досок коч и назвали так же «Святой Петр».

Морских бобров и котов они добывали по многу, песцов били и обдирали, не столько ради добычи, сколько спасаясь от них. А как вернулись на Камчатку, случилось, что и на песцовую рухлядь стал большой спрос и цена поднялась. Купцы и промышленные люди, узнав, как много зверя на острове бросились строить суда. Но Емельян Басов, сержант камчатского гарнизона, оказался проворней всех: построил шитик «Капитон» и получил наказ от тамошнего коменданта проверить, что из казенного добра на острове осталось в целости.

Ваш он, тобольский, — рассказчик обернулся к Сысою с Васькой, — тоже из пашенных… И ушел он к Кроноцкому мысу с промышленными и двумя матросами-самовидцами со «Святого Петра». Как и теперь ходят, дождался погоды, и, когда стал виден остров, направился прямиком к нему. На середине пути задуло с запада, поднялись волны. Один из беринговских матросов и говорит, крестясь: «Сон мне был, будто командор встречал нас и ругал, что идем с малым запасом водки». Емельян эти его слова взял себе на ум.

А ветер крепчал, сделался шторм и понесло шитик на остров. Матросы, промышленные, купцы, казаки давай Богу молиться: видят, если не разобьет о скалы, то унесет мимо острова в открытое море. И в сумерках явился им на скале командор, которого почти все знали в лицо, и шляпой указал, куда приставать. Увидев его, одни завопили от страха, другие заорали — «оборотень», а Емельян семижды перекрестился, стал править туда, куда указал покойный и проскочил «Капитон» между камней.

От радости, что спаслись, купцы, казаки и промышленные, радостно помолившись, как водится, выпили по чарке, душа горит по другой, а нельзя — песцы заживо сожрут. Емельян и вовсе был трезв. Флягу за пазуху спрятал, дождался полуночи и пошел ко «Святому Петру», выброшенному волнами на берег. Подошел, видит, корабль почти цел. Замки на пакгаузе проверил, как наказал комендант, могилу поискал, не нашел, влез на борт, зашел в капитанскую каюту, достал из кармана свечку, засветил, посидел, помолился, флягу на столе оставил и хотел уже вернуться. Вдруг, будто кто на ухо шепнул: отпей! Он слегка приложился к фляге, тут дунуло сквозным ветерком, свеча погасла. Как на грех, луна зашла за облако. Стал Емельян на ощупь из каюты выбираться, видит — кто-то с корабельным фонарем лезет по шкафуту.

— Это ты, Емеля? — спрашивает незнакомым голосом.

— Я, — говорит Басов, а сам гадает, кто бы мог быть?

— Что ж ты флягу у товарищей спер? — Говоривший в каюту протиснулся и фонарь свой поставил под стол.