Заморская Русь

Неподалеку истлевали кости русских людей, первыми легших в эту неприветливую каменистую землю. Архимандрит с братией выкопали могилу, похоронили уналашкинского приказчика, не добравшегося до места службы, отпели всех православных людей, закончивших свой земной путь на этом острове и поставили крест из плавника. Впервые здесь служили молебен лица духовные по канону церковному.

— Жили люди, не нам чета! — вздыхал капитан, вернувшись на корабль. И, строжась лицом, спросил тоболяков: — Про Михайлу Неводчикова слыхали?

— Как не слыхать? — отвечали те. — Он наш, тобольский!

— Ну, тогда ладно! — Подобрел, разглаживая бороду. — А то, думаю, если таких людей не помнят, ложись и помирай по камчадальскому обычаю.

«Финикс» снова пошел на северо-восток вдоль гряды островов. Но вскоре пал такой плотный туман, что с кормы не стало видно бака. Пришлось спустить паруса и лечь в дрейф. Заунывно звенела рында — корабельный медный колокол. Сысой глядел на песочные часы и по отметкам дергал за рындабулю.

— Здесь всегда так! — с недовольным видом ворчал капитан. — Монахи велят поминать покойных кутьей и квасом. Не дали выпить за помин — и случился туман… В здешних местах пока четверть не опорожнишь — доброго пути не будет. Не нами заведено. И Михайлы Неводчикова душа где-то здесь витает. Он первым увидел эти острова со «Святого Петра», когда служил у Беринга. На другой год к ним подошел «Святой Павел», но чириковские матросы не смогли высадиться. Михайла был первым.

Про него фартовые и торговые мало говорят: богатства не нажил, знай служил, в море ходил, карты составлял. Но те карты до сих пор почитаются за точнейшие, потому что был у Михайлы талант. — Бочаров в долгополой камлее из сивучьих кишок присел на бухту троса. Из-под башлыка, шитого за одно с плащом, торчала только седая борода. — Иному Господь отсыплет дар — не поймешь, милость или крест тяжкий! — вздохнул, сдвигая башлык на темя и морщиня лоб. — В Тобольский город Михайла пришел из Великого Устюга.

Там с малолетства был отдан в ученики чеканщику-серебрянщику. Борода не выросла, а он стал таким мастером, что учитель начал завидовать его мастерству. А талант-то покоя не давал. Это я понимаю! — Капитан поежился под камлеей, на которой оседали капли невидимого дождя — буса. — И решил Михайла начать жизнь новую, праведную. Ушел в Сибирь, записался в пашенные, взял государев подъем, получил землю под Тобольском, распахал поля, поставил усадьбу — живи и радуйся! Ан, нет! Талант душу мучит, куда-то зовет.

Рассказывал он, что как раз в то время через Тобольский город шли обозы второй беринговой экспедиции и ему так захотелось отправиться на край света, что не стал искать, кому сдать тягло — бежал следом за обозами без отпускной грамоты, добрался до Охотского острожка, стал там строить корабли. — Это я тоже понимаю, — с усмешкой пошевелил бородой Бочаров. — Сам такой! И оказался он таким нужным корабельным плотником, что, беглый, был принят служить на «Петре», дошел до Аляксы, вернулся в Охотский острог, а в пути обучился у штурманов навигационному искусству. Ну, а как вернулись те, к кому судьба была милостива, да рассказали о пушных богатствах, иркутские купцы засуетились, сложили общий капитал и просили Михайлу Неводчикова быть в их артели мореходом и плотником.