Заморские женихи Василисы Прекрасной

Подойдя к назначенному перекрестку, увидела большой вэн, в таких мамаши пятерых детей возят. Водитель перегнулся через сиденье и открыл дверь, жестом приглашая сесть. Как только я коснулась кресла, машина тронулась. Я захлопнула дверь и обомлела. На меня смотрели те страшные глаза из-под очков, Ленни!

– Куда мы едем? Давайте просто погуляем, – чуть живая, предложила я.

– Там же дождик, – чуть усмехаясь, отвечал водитель и продолжал крутить руль.

В машине противно пахло, задние сиденья завалены мешками с неизвестным содержимым.

Мы выехали на скоростную трассу, и я испугалась совсем.

– Давайте поедем на Эманс, там красиво, – решила я взять на себя инициативу. Сцепила руки, в любой момент готовая вылететь на дорогу даже на скорости.

– Хорошо, – согласился он, сворачивая.

К моей огромной радости, он припарковался, и мы вышли на улицу. Дождик перестал моросить, вода залива темнела серой пропастью. Смеркалось. Мужчина собрался было взять меня под руку, но я так отпрянула, что он засмеялся: «Что же ты такая пуганая?» Коротко рассказал о себе: в разводе, живет один, сын взрослый. Я тоже сообщила о количестве детей и внуков и сфере деятельности. Пригласил на чашку кофе. Какой мне кофе, бегом бы домой убежала, о чем и сообщила, что пора уходить, у меня еще есть дела. Удивился очень, но довезти настоял, а то я было собралась пешком идти. На том же перекрестке высадил, смеясь, как над дурочкой, – ну чмокни хоть в щечку. Я покачала головой и улетучилась в то же мгновение.

Несколько дней чувствовала себя серой мышкой, спасшейся от лап хитрой кошки. Наконец ожила, затосковала и написала несколько слов своему мучителю – фразу, прочитанную в Интернете и понравившуюся мне: «Одиночество – временные затруднения». Через два дня Лев высказал свою точку зрения: «Одиночество и не одиночество – все временные затруднения». Ах ты, паразит такой. Не одиночество – это значит, когда мы вместе, это было тоже временное затруднение для тебя? Ответила, что пора его начинать ненавидеть. На что он написал, что у него чувства ко мне есть и были всегда. Я не понимала и пыталась достучаться до истины.

«Если у людей чувства, которые не погасли за три года, то они не бегают друг от друга, а берегут каждую минуту, отведенную богом, чтобы быть вместе».

«И ты права тоже», – был его ответ.

На мой вопрос, а что же теперь делать, никто отвечать не кинулся.

Мне не стало легче от того, что у него остались чувства. С моими-то что делать? Я и не живу, а так, существую в ожидании счастливой жизни, которая, кстати, может и не наступить. Да, скорее всего, это только иллюзия, и я барахтаюсь в ней, не в силах выплыть на твердый берег.

Через три дня он позвонил рано утром и недовольным голосом заявил:

– Я же тебе говорил, что болен, чего обижаться. Я звоню из госпиталя.

– Что случилось?

– Я упал без сознания, разбился весь. И вот теперь здесь. Дочь рядом.

– У тебя был приступ? Что болит? Ты где лежишь, я приеду, – без надежды на ответ спросила я.

– Не знаю. Приезжать не нужно, я думаю, меня завтра выпишут.

– Обещай, что позвонишь, как что-то будет известно.

– Обещаю.

Вечером он действительно позвонил и сказал, что его просветили во всех местах и признали болезнь из четырех букв. Я такую болезнь не знала. Язва, еле выпытала наконец, прободная с внутренним кровотечением. Господи, еще и это.

– Вот если бы твоя дочь не отговаривала тебя, жил бы ты со мной, как у Христа за пазухой, ел бы домашнюю пищу, и никакая язва тебе бы не грозила, – нервно сетовала я. Промолчал, естественно.

Его отпустили на второй день. Открыв электронную почту, я чуть в обморок не упала, Лева прислал фото с больничной койки. Под глазами сине-фиолетовые набрякшие мешки от удара, лоб и нос зашиты, и наложена повязка. Страшное зрелище. Даже моя дочь, никогда ранее не жалевшая его, и то посочувствовала от всей души. Но что толку, помощь он все равно не принимал. Я просила разрешения прийти, варить, убраться, – нет, когда нужно будет, позовет. Пока, значит, не нужно.

На работу вышел через два дня. Голова очень болела, работать тяжело. О том, чтобы полежать дома, слышать не хотел, боялся увольнения, я так понимаю.

Звонила, спрашивала, что ест, как работается. Нормально, отвечал он. Потом даже прислал письмо с предложением помочь по хозяйству. К нам приезжали гости, и нужно было повесить новые жалюзи. «Да какие тебе жалюзи, – возмущалась я, – ты болен». Он не слушал, съездил в магазин, купил сам и приехал. Худой и потерянный, он даже не присел ни на минуту. Сделал дело и ушел.

Когда он уехал, я вспомнила, что не задала ему важный вопрос. Написала на почту.

«Лева, мне показалось, что ты иногда невнятно разговариваешь по телефону. У тебя микроинсульта не было?»

«Был», – одним словом ответил он.

Сколько же на него свалилось за эти полгода.