Замри

Когда рано утром в понедельник я захожу в кабинет фотографии, мисс Дилейни поднимает голову и улыбается – по-настоящему, искренне.

Мне хочется сказать: «Давайте поскорее с этим покончим. Скажите, что я не сдам фотографию, и я пойду».

Она указывает на стул напротив ее стола. Я сажусь.

– Начало года у нас не задалось, правда, Кейтлин?

Я пожимаю плечами. Она терпеливо смотрит на меня. Не понимаю, к чему она ведет.

– Честно говоря, я надеялась, что ты не станешь продолжать курс фотографии в этом году. – Ее глаза сосредоточенно смотрят на меня из-за очков в тонкой красной оправе, и, когда до меня доходит смысл ее слов, я холодею, словно у меня замерзла в жилах кровь. Мне нечего на это ответить. Я хочу просто исчезнуть.

– Тебе когда-нибудь хотелось стать учителем? – спрашивает она буднично, словно не вырвала мне только что сердце.

Я с трудом качаю головой. Не уверена, что когда-нибудь ко мне вернется дар речи.

Она откидывается на спинку стула. Я хочу, чтобы она перестала на меня смотреть. Хочу провалиться сквозь пол, найти темный холодный угол и никогда его не покидать.

– Любой учитель мечтает найти идеального ученика. Самого перспективного ученика.

Я киваю, не поднимая глаз.

– Отчасти это желание продиктовано эгоизмом. Нам, учителям, нравится считать, что мы вносим важный вклад в развитие своих подопечных. Мы мечтаем стать учителями, которых они будут вспоминать всю жизнь, – теми, кто вдохновил их на великие достижения.

Я продолжаю кивать.

– Для меня такой ученицей была Ингрид.

Я замираю.

– А потом я ее потеряла.

Я чувствую себя полным ничтожеством. У меня пылает лицо.

– Я уйду, если хотите. Я могу перевестись на курс самоподготовки.

Она качает головой.

– Позволь мне закончить. Мне повезло. Я нашла двух таких учениц. – Она подается вперед. – Второй была ты.

– Ага, конечно, – говорю я. – Вы считаете меня бездарностью.

– С чего ты это взяла?

– Сами посмотрите, – говорю я. – Вы повесили мою фотографию в самый угол, дальше некуда.

– Вижу, мои уроки о том, как наш глаз воспринимает произведение искусства, прошли мимо тебя, – говорит она. – Когда мы смотрим на что-то, в первую секунду наше зрение обращается в левый верхний угол. Три фотографии Ингрид висят в центре, потому что они самые сложные и выразительные. Мне хотелось, чтобы на них задерживали взгляд. Твоя же фотография вызывает мгновенный отклик, поэтому я повесила ее в левый угол: я хотела, чтобы люди, входя в кабинет, первым делом видели именно ее.

Я припоминаю что-то подобное, но я все равно не убеждена, что верю ей.

– Природный дар у Ингрид был сильнее, чем у всех, кого я учила. Она почти каждый день приносила мне фотографии, даже те, что я не задавала. Она обладала страстью, честолюбием. Я была уверена, что она сделает себе имя в мире искусства.

Мне хочется сказать: «Я тоже была в этом уверена», но она, не давая мне вставить ни слова, продолжает:

– Но ты… ты так сильно выросла. Хотя и пытаешься это скрыть. Я вернулась в лабораторию в субботу, когда ты ушла. Я видела снимок, который ты оставила сушиться. Это прекрасная работа, Кейтлин. Не только в техническом плане – тебе удалось запечатлеть дом ночью, показать темноту, не жертвуя деталями. Твоя фотография рассказала историю. Глухой ночью в двух окнах горит свет. В одном из них виден силуэт женщины. И я сразу думаю: что происходит в этом доме? Почему эта женщина не спит? Кто сделал снимок? Почему фотограф оказался снаружи?.. Подожди тут.

Она уходит в свой закуток и возвращается с большой рамой. Мне видна только обратная сторона.

– Не знаю, говорила ли Ингрид, но я убедила ее принять участие в конкурсе фотографии среди школьников страны. Это было за несколько недель до того, как она покончила с собой.

– Нет, я ничего об этом не знала, – говорю я, и меня переполняет горечь и обида на все, что Ингрид от меня скрывала.

– Она вычитала где-то, что судьи не любят портреты. Мол, считается, что фотографии без людей обладают большей художественной ценностью, поэтому сперва она отправила на конкурс свой прелестный снимок холма. Мне нравится это фото. Да, я считаю, что у нее есть работы посильнее, но оно мне нравится. В последний день подачи заявок она передумала и пришла ко мне с этим.

Мисс Дилейни разворачивает раму ко мне. Это черно-белая фотография большого формата: я в моей неприбранной комнате. Освещение очень драматичное: в основном мягкое, но я нахожусь в ярком пятне света от торшера в углу. Меня окружают вырезки из журналов, развешанные по стенам, книги, диски и разбросанная по полу одежда. Одеяло на кровати скомкано, поверх комода навалены тряпки и какие-то бумажки. Мой взгляд, направленный в камеру, говорит: «Хватит снимать».

Я вглядываюсь в лицо на фотографии. Неужели я когда-либо выглядела так выразительно?

– Смотри. – Мисс Дилейни протягивает мне сертификат. – Она победила.

На сертификате говорится: «Первое место. “Кейтлин в ее комнате”, Ингрид Бауэр».