– У меня полно снимков, на которых изображена ты, – снимков, которые я буду хранить всегда. Некоторые из них похожи на этот. Здесь ты сосредоточена на себе и остро осознаешь, что за тобой наблюдают, но у меня есть фотографии, где ты другая. Их она делала из другого конца комнаты или на улице, издалека. На них ты сидишь за столом, или читаешь, или идешь спиной к ней, или смеешься над чьей-то шуткой. Или просто о чем-то думаешь. Есть даже фото, где ты спишь. Не знаю, понимала ли ты, как сильно вдохновляла ее. Эти снимки с тобой… у меня в столе
Я пытаюсь осознать, что́ она говорит. Ингрид много меня фотографировала, но она вообще снимала много. Она не расставалась с фотоаппаратом. Она постоянно смотрела на мир через объектив.
– Ее самоубийство меня потрясло. Я по-новому взглянула на себя, на свою преподавательскую работу.
Она вздыхает.
– Как бы объяснить, – бормочет она. – Как вы с ней писали… – Она снова садится, снимает очки и кладет их на стол. – «Представь, как мисс Дилейни выливает в раковину кислое молоко. Представь, как она делает зарядку. Представь, как она чистит кошачий лоток».
У меня сжимается горло, но она улыбается.
– Я нашла одну из ваших записок. Мне всегда было интересно, о чем вы с ней так оживленно переписывались.
– Извините, – говорю я. – Мы писали всякие глупости. Просто вы всегда выглядите так идеально…
Она качает головой.
– Но суть в том, что я все это делаю. Все, о чем вы писали. Я не знаю, в каких еще ситуациях вы пытались меня представить, но, скорее всего, я в них бывала.
– Я бы не была так уверена, – говорю я. – Мы представляли много вещей.
– Возможно. Но я не идеальна. Смерть Ингрид разрешила этот вопрос окончательно. Не считая ее родителей, я была для нее самым близким взрослым человеком. Я была так ослеплена ее талантом, что не чувствовала чудовищной боли, которая скрывалась за ее работами. У меня были сотни снимков, сотни возможностей заметить, что она в беде. Я подвела ее.
Мне хочется сказать, что она подвела и меня. Я вспоминаю первый день учебы – я была уверена, что она поможет мне, что будет относиться ко мне так же, как раньше.
– Вы были нужны и мне, – говорю я. У меня пылает лицо.
– Да, – говорит она. – Знаю. Прости меня.
Я больше ничего не могу сказать, и какое-то время она тоже молчит.
Наконец она продолжает:
– Я знала, что, если ты обратишься за помощью, у меня появятся обязательства перед тобой. Вот почему сперва я не хотела, чтобы ты продолжала у меня учиться. Это несправедливо, но, глядя на тебя, я всякий раз вспоминала ее. Когда я узнала о смерти Ингрид, я начала перебирать ее фотографии, и почти на всех была ты.
Она замолкает, ожидая моего ответа, но я настолько переполнена эмоциями, что просто смотрю на снимок перед собой и думаю, что никогда еще не всматривалась в себя, сидящую в своей комнате, так пристально.
– Ты даже не представляла, насколько многогранным объектом была, – говорит она. – Твои портреты вызывали то замешательство, то любовь, то гнев, то радость… весь спектр человеческих эмоций.
Она протягивает мне еще одно фото.
– Это одно из моих любимых.
Капли дождя. Солнечный свет, пробивающийся сквозь облака. Я на качелях, высоко в небе. Я улыбаюсь. Улыбаюсь. Она все-таки проявила ее.
Глаза наполняются слезами. Я на качелях. Я впервые в жизни прогуляла уроки, и я рассекаю небо, а облака расступаются у меня над головой. Я слышу ветер. Я слышу свой смех.
– Ингрид, – кричу я, – это мое первое правонарушение!
– И как впечатления? – долетает до меня ее голос.
Идет дождь. Прохлада бодрит.
– Потрясающе!
За дверью кабинета поднимается шум. Еще немного, и внутрь хлынут люди, но я пока не готова их видеть. Я заставляю себя отвести взгляд от рамы. На глаза попадается фото, где я корчу рожу, и я отворачиваюсь. Я сосредоточиваюсь на снимке с качелями. Эта улыбка.
Я бережно держу в руках эту рукотворную копию себя. Мне нужно еще несколько минут, чтобы осознать услышанное.
Мисс Дилейни кладет руку мне на плечо.
– Это фотографии возвращают мне частицу Ингрид. Жаль, что они не могут вернуть ее всю.
Я хочу зажмуриться, но нельзя – дверь уже начинает открываться.
– И частицу тебя тоже, – говорит она за мгновение до того, как кабинет заполняется людьми.
С разрешения мисс Дилейни первый урок я провожу в ее подсобке, разглядывая для вдохновения увесистые художественные альбомы. Если я хочу успешно завершить ее курс, мне придется нагонять упущенное. Я слышу, как она рассказывает о чем-то в кабинете, слышу голоса людей и мысленно благодарю ее за возможность посидеть здесь одной. Я ни о чем не думаю – просто листаю страницы, рассматриваю картинки и пытаюсь успокоиться.
Мама возвращается с работы раньше обычного. Я лежу на кровати и делаю математику, когда она, постучав в дверь, заглядывает в комнату.
– Привет, солнышко, – говорит она. – Я еду по делам. Хочешь со мной?
Я сажусь в постели и потягиваюсь.
– По каким делам?
– Химчистка, строительный гипермаркет, «Сэйфвей». Можешь купить себе перекус в школу…