Замуж за барристера

А Черити была счастлива. Даже зная, что ей никогда не добиться взаимности от любимого мужчины, она находила радость в его редком внимании и в общении с подопечными.

Доверенные ей девочки оказались спасением от неразделенных чувств, а после — и смыслом жизни, когда любовь к ним превзошла дозволенную наемной работнице и превратилась то ли в сестринскую, а то ли — и вовсе материнскую.

Разница в возрасте между ней и Элизабет составляла всего семь лет, однако это не мешало Черити ощущать себя значительно старше и опытней воспитанницы и нести за нее ответственность. С другой стороны, постепенно они стали хорошими подругами, способными делиться самым сокровенным и иметь железную уверенность в том, что дальше собеседницы эти сведения не уйдут.

Конечно, Черити и не думала рассказывать подопечной о своих чувствах к ее отцу: Элизабет все поняла сама. Черити догадывалась, что рано или поздно это случится, и смертельно боялась реакции Элизабет: все-таки, пусть невольно, а она словно бы претендовала на место ее матери в сердце Томаса Уивера, и их дочери такая конкуренция могла быть крайне неприятна.

Однако Элизабет искренне огорчилась лишь из-за страданий наставницы, укоряя отца в слепоте и нежелании возвращаться к полной жизни.

— Мама была настоящим ангелом, — сказала она, глядя на Черити темными отцовскими глазами. У Эмили они были серыми, материнскими, и вообще она казалась юной копией Фэй Уивер, чей портрет и по сей день украшал главный холл Ноблхоса. Быть может, поэтому Черити все эти годы ощущала перед младшей воспитанницей не убиваемое чувство вины и не сумела сблизиться с ней так же, как с Элизабет? — Она всем стремилась помочь и всем желала добра. Уверена, что сейчас, глядя на папу с неба, она очень страдает из-за его одиночества и, возможно, даже не может из-за этого обрести заслуженное блаженство. Ей было бы гораздо легче знать, что возле папы есть человек, любящий и ценящий его так же сильно, как она. Жаль только, что папа в это не вериг.

— Быть может, он просто однолюб? — предположила Черити, подписывая тем самым себе приговор. А тогда еще пятнадцатилетняя Элизабет удивленно захлопала ресницами.

— Ну нас же с Эмили он тоже любит! — заявила она, насмешив наставницу, но ничуть не развеяв ее сомнения. И чем дальше, тем сильнее Черити убеждалась в своей правоте. Годы шли, а Томас Уивер оставался все таким же холодным и недоступным.

Разумеется, она ничем не выдавала своих чувств к нему: тут Черити могла поблагодарить ненавистную школу за воспитание сдержанности и умение владеть собой. Ни разу ее голос не дрогнул в ответ на редкое обращение к ней мистера Уивера. Ни разу она не разрешила себе одарить его нежным взглядом, даже когда была уверена, что никто этого не видит. Ни разу не протянула ему руку в знак приветствия, хотя по праву происхождения могла себе это позволить. И, вероятно, до конца дней она вынуждена была бы жить с неосуществленной мечтой, если бы не случай, толкнувший Черити три недели назад открыть дверь в хозяйскую спальню.

Томаса Уивера к тому времени не было в Ноблхосе уже десять дней: вместе с Эшли они отбыли в Аскот, где его лошади участвовали в Королевских скачках и, судя по первым полосам газет, завоевали главный приз. Возвращение победителей ждали лишь на будущей неделе, и потому Черити никак не могла оставить без внимания неяркую полоску света под дверью спальни Томаса Уивера.

Наверное, любая другая в такой ситуации, испугавшись грабителей, подняла бы в доме тревогу, но только не Черити. Какая-то неведомая сила вынудила ее толкнуть дверь…

…и едва не вскрикнуть от представшей ее взору картины.

Томас Уивер — босой, небритый, в выпущенной поверх штанов рубахе — стоял на табурете и привязывал к потолочному крюку толстую веревку с петлей на конце. Лицо его, насколько Черити могла судить в неверном свете свечи, было сосредоточенным и совершенно опустошенным. Губы двигались, то ли читая молитву, то ли шепча проклятия, и Черити, вместо того чтобы позвать на помощь, осторожно прикрыла за собой дверь и шагнула вперед.

— Я вас люблю! — спокойно и твердо проговорила она, и, наверное, это было лучшее, что она могла бы сказать в такой ситуации. Если подходить к ней с воспитательной точки зрения, то новое потрясение должно было затмить собой старое и хоть на некоторое время привести Томаса Уивера в себя. Однако Черити думала вовсе не об этом. Она в секунду осознала, что может потерять любимого человека — не потому, что девочки выросли и больше в ее услугах не нуждались, не потому, что мистер Уивер нашел себе другую спутницу жизни, — а потому, что эта самая жизнь висела сейчас на волоске, и Черити испугалась. Так сильно, что раскрыла свою тайну, а потом, когда Томас вздрогнул, посмотрел на нее полубезумными глазами и, пытаясь сойти с табуретки, зацепился за нее и упал на колени, она опустилась рядом, обхватила его за голову, прижала ее к своему плечу.