В секунду стали неважны услышанные от Эшли сплетни и согласие отца на ее свадьбу с мистером Ридом. Элизабет не думала, разумеется, что он решил уехать из-за ее грубости, но ощущение какой-то безысходности вкупе со злостью на себя накрыло ее с головой. Она, очевидно, побледнела, потому что отец, еще мгновение назад выговаривающий Эшли за пренебрежительный тон, резко осекся и осведомился о здоровье старшей дочери, опасаясь, что затянувшееся вчера празднество могло вынудить ее переутомиться.
Элизабет поспешила его успокоить: как ни хотелось ей воспользоваться предлогом, чтобы покинуть столовую и в одиночестве справиться с одолевшей печалью, расстраивать отца, возлагая на него ответственность за ее состояние, она не желала. Сама была во всем виновата, самой и следовало терпеть заслуженное наказание.
И все же она кое-как дождалась конца завтрака, чтобы сразу после него броситься в конюшню и оседлать любимую Тайну. Игреневую красавицу с изящным телом цвета шоколада и молочно-белой гривой отец подарил Элизабет на восемнадцатилетие. Он не погнушался поездки на материк, где разводили лошадей такой масти, чтобы приобрести к празднику любимой дочери совершенно исключительный подарок. Когда Элизабет спрашивала его о цели путешествия, отец лишь улыбался и темнил: «Тайна». А когда Элизабет увидела эту «тайну», не могла поверить своему счастью. Она давно просила у отца собственную лошадь, рожденную не для скачек, а для дружбы, и получила даже больше, чем могла мечтать.
Они с Тайной сразу понравились друг другу и потом неспешно и очень старательно учились взаимопониманию, доверию, ответственности. Нынче Элизабет не надо было даже подгонять свою любимицу, та чувствовала ее настроение и безошибочно выбирала нужный шаг. И сегодня понесла по знакомой дороге к Квантокским холмам, давая Элизабет возможность умыться свежим ветром и надышаться пропитанным сладковатой влагой воздухом.
Элизабет сама не знала, куда направляет Тайну. Ей не хотелось забираться в лес, она нуждалась в просторе, на котором можно выплеснуть одолевающие печали и попытаться найти хоть короткое умиротворение, казалось, растворившееся в череде последних неприятностей. И ничего лучше, чем вересковые пустоши, для такой цели нельзя было и придумать.
Элизабет направила Тайну чуть южнее — туда, где ко второй половине июля уже должны были распуститься очаровательные сиреневые цветы, то покрывающие унылые холмы поистине сказочным покрывалом, то рассыпающиеся загадочными рисунками. Иногда в этих рисунках можно было найти ответ на волнующий вопрос. Или увидеть какой-нибудь знак. Или просто напитаться чудесным ароматом, успокаивающим страсти и дарующим безмятежность.
Однажды Элизабет прочла, что вереск использовали в любовных напитках, способных привлечь сильное, мудрое и верное чувство. Она не знала, к чему вдруг вспомнила об этом сейчас, когда ее надежды на такую любовь казались поруганными. И дело было даже не в бестактном желании Энтони Рида сделать ее своей женой, а в словах Эшли о приданом кузины. Элизабет должна была приглянуться весьма обеспеченному человеку, чтобы быть уверенной в искренности его чувств к ней и не подозревать в желании обогатиться за ее счет. Другие претенденты на руку мисс Уивер будут изначально восприниматься ею охотниками за наживой, а она вряд ли сумеет отдать свое сердце человеку, которому не будет доверять.
Самодостаточных же джентльменов в ее окружении не наблюдалось. В их поисках надо было ехать на сезоны в Лондон или рассчитывать на то, что однажды какой-нибудь уставший от мирской суеты аристократ решит снять поместье в их захолустье и нагрянет к ее отцу с визитом. И то, и другое представлялось Элизабет почти невозможным, однако где-то в глубине души она верила, что однажды чудо случится и она познакомится с честным, великодушным, глубоко порядочным человеком, способным тронуть ее сердце и полюбить ее так же сильно, как папа любил маму. Элизабет было всего семь лет, когда мама умерла, но она очень хорошо помнила то ощущение теплоты и умиротворяющего счастья, которые царили в ее семье и особенно сильно чувствовались, когда родители смотрели друг другу в глаза и словно бы забывали обо всем на свете, и улыбались только друг другу, и дышали одним воздухом, и существовали лишь вместе.
Как папа сумел пережить мамину смерть, Элизабет не понимала до сих пор. Наверное, лишь обещание позаботиться о дочерях заставило его взять себя в руки.