Замуж за миллионера

Тьерри как всегда безупречен. Сшитый на заказ в Лондоне костюм, белая рубашка с широким воротом, расстегнутая ровно на две пуговицы (больше – вульгарность, меньше – зажатость), блестящие Берлути серо-буро-малинового цвета (эта итальянская обувь специально полируется разными средствами, чтобы в результате обрести столь своеобразный оттенок) и скромно выглядывающий из рукава Ричард Миллс RM025.

Официант отодвигает мне стул, мы усаживаемся друг напротив друга.

– Шампанское? – вопросительно вздергивает аккуратную брось Тьерри.

– Нет, Боже упаси! Только воду.

– Пожалуйста большую бутыльку Перрье и лайм отдельно.

Сешо хорошо знакомым мне жестом переворачивает тарелку, чтобы прочитать название фирмы и заодно убедиться, что в профессиональном коллективе обслуги не завелся нерадивый работник, которого угораздило неправильно расставить посуду.

Мы беседуем о лишенной налета важности обыденности вроде погоды на Лазурке и в Женеве. Только после второго mis-en-bouche мой экс содержатель аккуратно затрагивает более чувствительную тему.

– Ты живешь с этим мальчиком?

Я киваю, делая вид, что полностью поглощена непередаваемыми густативными сенсациями, творящимися в моей ротовой полости.

– Давно? Это у вас серьезно? Ты меня извини за навязчивость, просто это как-то совсем на тебя не похоже.

Я пытаюсь разглядеть за этой фразой-упреком бледную тень ревности, но мне это не удается. В медовых глазах Тьерри лениво перекатывается удивление.

– Может быть, ты просто не достаточно хорошо меня знаешь? Расскажи лучше о себе, – перевожу стрелки я.

Он разводит руками.

– Ты же знаешь, Валери сильно болела. Рак это страшная штука. Мне тяжело было смотреть, как ей с каждым днем становится все хуже и хуже. Мы испробовали все возможные лекарства, всех лекарей-шарлатанов, которые только нашлись в Женеве… все напрасно. А потом я понял, что она просто не хочет жить. И от осознания этой чудовищной истины мне сделалось как-то особенно тошно. Тогда я встретил Алис, такую живую, такую pétillante[14]… невероятный контраст с угасающей Валери. Только благодаря ее беззаботному до циничности жизнелюбию я и смог пережить смерть моей дражайшей супруги.

Какое миленькое оправдание собственной трусости и измене умирающей жене! На мои плечи колючей шерстяной шалью опускается отвращение. Оказывается, обе мои догадки оказались точными.

– С Алис я чувствовал себя заново родившимся. Я смотрел на мир ее светлыми восторженными глазами…

– А сколько лет, если не секрет, этой волшебной избавительнице?

Похоже, я попала в точку. Тьерри болезненно морщится.

– Двадцать два.

Почти сорок лет разницы, есть от чего переродиться из дряхлеющего старца в прыткого жеребца. Вот вам и магическое средство от морщин покруче любого ботокса.

– Мы расстались месяц назад. Мне трудно было поспевать за ней. Все эти молодежные тусовки, танцы до 8 утра, дурацкие теле-шоу… Мы все-таки были слишком разные. И потом она закатывала мне сцены ревности на ровном месте. Это было нестерпимо!

– Понимаю, – ограничиваюсь я короткой ложью.

– Мне гораздо больше подходит такая женщина как ты, Лиза, – неожиданно меняет русло ручей его красноречия.

– Что ж желаю тебе встретить такую женщину.

– Я уже встретил. Я понимаю, что ты на меня обижена. Вот я привез тебе маленький презент из Женевы. Здесь такую модель не найти. Их всего выпустили двадцать экземпляров.

На салатовой шелковой подушечке переливается россыпью брильянтов божественной красоты Ролекс Космограф Дэйтона.

– Позволь я помогу тебе надеть.

Приличная женщина, гордо вскинув подбородок, отказалась бы от подобной взятки. Мои же загребущие ручонки уже так и тянуться к этому блестящему сокровищу. Левая поспешно расстеривает браслет Картье, правая, стряхнув с себя изжиток старины жадно бросается навстречу изысканному украшению.

– Спасибо, – мои губы сами собой растягиваются в довольную улыбку.

И только мозг противно скрежещет как пожилая брюзга «А Ролекс-то небось для Алис был куплен. Или для какой-нибудь местной вертихвостки. Не случись вчера вашей встречи в Будда Баре, фиг бы он вообще тебе позвонил». Раньше подобные зигзагообразные тонкости меня никогда не смущали. Важна была не мотивация дарителя, а сам факт подарка. Почему сейчас я вглядываюсь в знакомое лицо, тщетно ища теплую нежность с маленьким огоньком страсти. Наверно заразилась у Франсуа этой глупой сублимацией материяльного эмоциональным.

– Я подумал, что раз уж так вышло, что ты сдала свою квартиру, можешь пока пожить на вилле.

Просто аттракцион невероятной щедрости какой-то!

– В качестве кого? – слова вылетают сами собой, мое рациональное начало не успевает поймать их в сачок.

Темные брови Тьерри взлетают вверх. Этот вопрос неуместен примерно так как волос шеф-повара в 90-евровом устричном супе. Наших легких, праздничных отношений ни разу не касались примитивные мелодрамматические дрязги. Намек на подобную заявку вводит мосье Сешо в глубокий ступор.

– В качестве моей женщины. Я постараюсь теперь чаще бывать в Каннах.

– А я ни разу не была в Женеве…, – никак не угомонится новая, незнакомая мне Лиза.