Исконно русское средство от любых бед это длительный запой. Туда я и собираюсь отправиться, запасясь билетом в один конец. Компанию в этом своеобразном путешествии мне вызывается составить последний верный воин Ариша. У нее тоже имеется талончик в первый класс под названием «повод». Мы устраиваемся на белом диване на пляже Баоли и просим стильного официанта обеспечить нас топливом в виде бутылки Джек Дэниэлса. Не успеваю я открыть рот, чтобы выпустить наружу разъедающую внутренности обиду на Жанну, как Арина окатывает меня с ног до головы ушатом свои проблем. Не смотря на высказанный во время нашей прошлой встречи оптимизм по поводу финансовых возможностей харизматичного профессора, их любовная лодка натолкнулась-таки на скалу быта и, не сумев преодолеть острые рифы Ришиных требований, разбилась вдребезги. Пострадавшая в этом караблекрушении подруга выглядит, как и положено жертве катастрофы, жалкой, побитой и обездоленной.
– Я люблю его, понимаешь? Все еще люблю, – всхлипывает она, опрокидывая в рот серьезную порцию виски, – Ничего не могу с собой поделать. Все внутри болит.
– Очень хорошо понимаю, – вздыхаю я, следуя ее примеру.
– Ну вот скажи, что такого я сделала, а? Попросила Порш, это что большая проблема? У меня же день рождение скоро в конце концов! А он мне говорит «знаешь, дорогая, я понял, что не могу себе тебя позволить».
– Ариш, ну если любишь, может, черт с ним с этим Поршем, а? У тебя вон Бентли есть уже.
– Как это черт с ним с Поршем? – хлопает она расширившимися от удивления глазищами, – А подарок на день рождения? Я и так от поездки на Санторин отказалась, потому что мы в Марбелье много потратили.
Я понимаю, что никакие мои аргументы вроде примитивного «деньги не главное» не смогут пробиться сквозь твердый слой Аринкиных убеждений. Она типичный продукт Лазурного Берега – материальная девушка, про которую пела Мадонна в своей «Material Girl». Сияние брильянтов всегда будет для нее ярче восторженного блеска глаз любимого человека. Она никогда не сможет опуститься на ступеньку ниже и пожертвовать горсткой комфорта ради чувств, которые так бурно оплакивает. А я? Я смогла бы? Влюбиться в неограненного Франсуа? Жить с ним в трущебе? Забыть о шелках и бархате, о трюфелях и черной икре ради того пронзительного упоительного восторга, который я испытываю в его объятиях? Именно такого добровольно отречения он ждал от меня. Способна ли я на него? Или все клеточки моего тела уже пропитал тот же горький яд, что отравил Арину?
Я закуриваю очередную сигарету и, перебив бесконечные излияния подруги, посвещаю ее в Жаннин выкрутас. Ариша долго не верит, что наша «боевая сестра» оказалась способна на подобную подлость. Потом порывается позвонить предательнице и «разобраться» с ней. Я пресекаю эту, во многом протиктованную приятелем Джеком, попытку. Допив бутылку, мы пускаем скупую (щедрая растопит макияж) слезу, сетуя о свой принесенной на алтарь деньгам любви.
– Никуда твой Франсуа не денется, – шепчет мне на прощание Арина, – Выжди недельку, пока он остынет, а потом поговорите нормально. Скажи, что любишь на самом деле.
– Может, тебе тоже с профессором поговорить? Какой-нибудь другой подарок на день рождение попросить?
– Нет. У меня уже все потеряно. Ничего не вернуть. Он не хочет меня видеть, и на мои звонки не отвечает.
Я смотрю вслед ее сгорбленному, удаляющемуся нетвердой походкой силуэту. А ведь ей в этом году исполняется 40. За спиной груды неудачных романов, хилая карьера (я даже не знаю, живо ли ее агенство недвижимости), нездоровый ребенок и море шмоток, сумок и украшений. Хочется ли мне последовать примеру старшей подруги, которая во многом была моим гуру? Нет, не хочется. Может, к черту эту внешность, которая все равно через десять лет поменяет свежесть и гладкость на неестественную натянутость? Пожертвовать ей, помучаться, родить Франсуа этого окоянного ребенка, доказав таким образом свою любовь и преданность? Загладить этим суицидальным поступком трещину первоначального обмана? Пойдет он на такой компромисс?
Неловко карабкаясь по ступенькам на неудобных каблуках, я молю Бога, чтобы мой муж был сейчас дома, и у меня появился шанс выложить ему это неблагоразумное предложение до того, как мой мозг не протрезвел и не ужаснулся. Но Всевышний, посчитав, что и так меня сильно разбаловал, не желает слушать эту скромную просьбу. Я засыпаю ближе к утру, прилипнув щекой к мокрой от слез подушке.
Следующие дни проходят в плотном тумане сожалений, ожиданий и мучительного томления неизвестностью. Я пару раз набираю номер Франсуа, но безразличный скрип автоответчика, сменяющий тягомотную трель гудков, уведомляет меня о нежелании абонента общаться с обманувшей его женщиной. В своей малогабаритной холупе принципиальный миллионер тоже больше не появляется. Место прибывания его спортивного загорелого тела и упрямой головы остается для меня загадкой. Устав от этой унизительной подвешенности, я принимаю предложение давней приятельницы Полины загулять на выходных в Сан Тропе.