Замыкание (СИ)

Рука вождя широким жестом от плеча направляла публику в сторону сквера у центрального универмага, где тусовались художники. Увы, вождь не помог: их разгоняли, они опять появлялись, их опять гнали, пока не извели всех. Свято место пусто не бывает, теперь алкаши оставляли кучи мусора и пустых бутылок. Налетали стаи воробьев и склевывали остатки еды.

Непонятно, чем так опасны для города художники. Яков объяснил: "Если не платишь налоги государству, плати менту в карман. Менты тоже хотят кушать, разве они виноваты, что не умеют рисовать. Нельзя винить человека за то, что у него нет таланта. И вообще, разделения труда еще не отменяли".

"Вот именно, сам сказал о разделении труда, - начала Софья на повышенных тонах, - художники рисуют, а Шорохов их картины продает. Умеет, и не надо ему завидовать. От того, что осуждаешь его предприимчивость, деньги у нас не появятся".

Завелась, раскричалась, началась мигрень. Якову пришлось идти в аптеку. Потом несколько дней прятался в своей комнате, что на нее плохо действовало.

Яков был хорошим отцом. Но все же не родной сыну. Она еще вчера начала волноваться, вспомнит ли, что завтра у Миши день рождения. Ей это было важно.

Перед тем, как сходить в ЗАГС с Яковом, она посоветовалась с детьми, они были уже в сознательном возрасте, с паспортами, - Маша особо подчеркивала, чтобы не забывали. Выбор одобрили, оба, даже обрадовались. Как иначе, если Яков нянчился с ними, еще маленькими. Когда Николай загуливал, а свекровь покрывала его, Софья забрасывала детей к Якову в мастерскую при театре и убегала по каким-то делам. Ошалевшие от простора, детишки носились среди декораций, сшибая скульптуры из папье-маше, опрокидывая ведерки с краской на уже готовые декорации. Яков шутил, что они вдохновляли его: на голубом фоне красное разбрызганное пятно превращалось в красногрудых горлиц, коричневые кляксы - в воробьев.

Было однажды, когда незадолго до начала спектакля Миша разрисовал небо черными фломастерами, Якову пришлось вырезать ворон и наклеивать на полотно, хотя Миша просил самолетики.

Вороны хорошо вписались в готический стиль.

Сын пытался копировать отчима. Софья была свидетельницей, как он говорил однокласснику, точь-в-точь повторяя слова Якова: "Не свобода (пустое), не демократия (вспомни английскую королеву), а порядочность, вот к чему надо стремиться. Тогда не будешь бросаться из одной крайности в другую. Порядочность - конкретное понятие: сделать - не сделать, сказать - не сказать. Ребенок понимает, если плохо поступил, кошка понимает, собака еще как понимает. Взрослый человек вдруг перестает понимать".

Он не только безошибочно повторил фразу, даже пытался, как Яков, перекатываться с пяток на носки, но терял равновесие.

* * *

Она свернула на улицу, с оптимистическим названием Энтузиастов, застроили ее в первую пятилетку, и по солнечной стороне дошла до дома своего детства. Дома сохранились в том же виде, за исключением серой высотки, не лучшим образом вклинившейся между утопавшими в зелени двухэтажными почти коттеджами; в квартирах с высокими потолками и стенами, побеленными известкой, легко дышалось. При всех удобствах, правда, газ привозили в баллонах, - даже была печь, отец облицевал ее под камин.

Не помнит, маленькая была, то время, когда бегала в одном дворе с Николаем и Григорием. Их родителям дали квартиры в начало улицы, тоже в двухэтажках, строили военнопленные после войны. Через некоторое время Софьин отец получил ордер на трехкомнатную квартиру в новой девятиэтажке на трамвайном кольце. Ей никогда не нравился этот серый и неухоженный дом со сломанными почтовыми ящиками и с лифтом, пахнущим мочой.

Мать в начале болезни, когда были еще силы, видимо, предчувствовала скорый уход, много вспоминала, рассказывала и о маленьком Григории. Ваня дружил с ним.

Григорий старший, его все называли Жорой, с женой его на редкость страшненькой, тихо спивались. Соседи видели их по утрам, когда они вдвоем шли на работу, и вечерами, когда возвращались с работы. Пьяный Жора упал с лестницы в подъезде и повредил шею и ногу. С тех пор у него голова была наклонена к плечу, а нога не сгибалась в колене. Даже такой, он выглядел симпатичнее своей жены. Ходила она в брючных костюмах и куртках с застежками как у мужчин.

Плечом к плечу, шли быстро, как позволяла больная нога, ни на кого не смотрели и ни с кем не здоровались. Если в это время сын гулял во дворе, не бросался к родителям и не окликал их, как другие дети.