Замыкание (СИ)

Деда Григория, называли Гошей, чтобы отличать от сына и внука. Вот кто был даже в старости привлекательный: волосы густые, кудрявые, он часто улыбался и шутил над женой, но так, чтобы она не услышала. Она носила кружевные воротнички, заколотые старинной брошкой из граната, и шляпки потрепанного вида. У нее было сложное имя, вроде Гертруды, но длиннее, и она любила рассказывать, что у нее с мужем неравный брак: он простой деревенский хлопец, а у нее высшее образование. Дуся считала, врет, эта стервь окончила курсы гувернанток, а корчит из себя. Григорий рассказывал, что дед из дворянского рода, а бабуся из простых, но не признавала этого и все придумывала аристократическое происхождение, дед посмеивался, когда ее не было рядом, побаивался жену.

Григория воспитывала бабушка. Он уже в первом классе знал много стихов Пушкина. Прочитал всю русскую классику и хорошо разбирался в мировой литературе. И еще владел двумя языками: немецким и французским. Бабушка сидела на скамейке, наблюдала, как внук копался в песочнице, и вела с ним беседы на французском языке. Летом внука закаливала. Утром и вечером, перед закатом, ставили голого на газон, посреди двора, обливала холодной водой, обтирали и подставляли солнцу, сначала задом, потом передом. Ровно загорело плотненькое тельце.

Утром он спокойно выстаивал положенное время, а вечером пьяная Дуся высовывалась в форточку и кричала на весь двор: "Ты что, старая, тут стриптиз устраиваешь! А, ну, прикрой х... мальцу".

Гертруда по-королевски не замечала криков черни.

И еще они держали козу, чтобы мальчика поить козьим молоком. Доил козу дед. Григорий за десять школьных лет ни разу не пропустил уроки из-за болезни. У властной бабки Гертруды вырос альфа-самец, как называла его Марго.

Не чувствуя ничего такого, ностальгического, ну, жила, теперь живет в другом месте, - Софья повернула на улицу Железнодорожников, еще более древнюю, чем улица Энтузиастов. В одном из бараков с огородиками когда-то жила молодая проводница поезда Свердловск - Симферополь, и Софья через нее передавала сыну посылки.

Сейчас окна и двери забиты щитами, а на заброшенных огородах росли молодые ели и березы. Густой кустарник прикрывал мусор и разрушенные временем сараи и курятники. Не было табличек улицы и номеров домов, но кое-где за заборами из ржавых листов, трухлявых досок, выцветших клеенок и пластмассовых столешниц в трещинах и дырах, жили люди.

. Еще в детстве слышала, что временное жилье скоро снесут, и жильцы получат квартиры в новых домах.

Первые жильцы не дожили до наших дней, сменились поколения, семьи росли, множились, и уже в далеком прошлом, когда считалось удачей получить прописку как индульгенцию в светлое будущее. Сколько суеты, драм, судеб, и финал: лес отвоевывал когда-то захваченную территорию.

Ей нравилось наблюдать, как зарастали кустарником и деревьями участки, будто затягивались раны. Пейзаж успокаивал, настраивал на медитативное состояние: как ни копошись, как ни суетись, а придет время, сольешься с природой, так было, так есть, так будет, а пока наслаждайся ее красотами. И наслаждалась: вдыхала чистые запахи леса, слушала щебетанье птиц, а если повезет, то и ритмичный стук дятла. Запрокидывала голову, долго искала его, наконец, находила и не могла оторваться, наблюдая, как клюв долбил по коре. Упорство дятла завораживало.

Если везло, то видела юркую белку и тоже долго наблюдала мельканье пушистым серпантином вверх и вниз по стволу дерева.

У домика с побеленными стенами замедлила шаг, посмотрела на окно с чистыми стеклами, здесь они снимали комнату у верующей старушки. Комната большая, за занавеской электроплита, можно согреть воду, помыться, приготовить поесть. Но печь дымила, и опасно было ходить в заледенелый туалет на дворе.

До последнего месяца беременности посещала лекции в университете. Когда уже не могла, оставалась дома. Утром Коля ее не будил, тихо собирался и уходил в университет. Чуть погодя являлась Дуся с миской блинов, завернутой в серое полотенце. Блины у нее получались не золотистые, как рекомендуют кулинарные книги, а темно-коричневые с белыми пятнами, будто страдавшие кожной болезнью витилиго. И еще завернутые в газету сухари из черного хлеба.

- За милую душу, да молодыми зубами погрызете сухарики, и спасибо мне скажете. А мужа надо кормить, и хорошо кормить, - поучала Дуся.

Иногда притаскивала в китайском термосе на три литра супчик из дурно пахнущих мясных костей. В мутном сиреневатом бульоне плавали гниловатые листья капусты, плохо очищенный картофель, толстые круги моркови и соленых огурцов.

Более тошнотворной еды Софья не ела.

Свекровь уходила, когда Николай возвращался из университета. "Гони ее, нечего ей тут, с нами, - советовал он Софье, - шлюхой была, шлюхой останется до смерти".