Замысел и промысел, или Кто не играет в кости. Часть 2

Майнстрем окончательно сник и внутренне уже жалел о том, что вообще решился прийти. Весь его внешний вид, ещё мгновение назад казавшийся ему таким солидным, померк на фоне безупречности Сертуса Праера.

Всегда изящный и подтянутый, сейчас он был просто неотразим. Тёмно-синий бархатный камзол с серебряными пуговицами, подчёркивающий стройную не по годам фигуру, лёгкая мантия, укороченная по последней моде и отороченная тонким кружевом… Даже борода его была пострижена с таким мастерством, что придавала лицу какой-то особенный лоск. Кажется, никто не смог бы признать в нём почтенного мужа от науки, скорее господина Праера можно было спутать с вельможей или даже герцогом.

– Так что же, уважаемый коллега? Зайдём внутрь или так и будем стоять у дверей? – совершенно невозмутимо, словно бы и не чувствуя своего внутреннего превосходства, продолжил Сертус.

– Да, конечно, господин Праер! – и Майнстрем направился к двери.

– Ну, уж нет, коллега! – Сертус снова вцепился в локоть господина Щековских. – Это вход в общий зал, нам с вами не пристало. Пойдёмте-ка! – и он увлёк Майнстрема к боковой лестнице, увитой плющом и заботливо огороженной широкими перилами. – Нам с вами сюда! На самый верх!

Конечно, Майнстрем не раз бывал в «Голодном селезне» и частенько видел, как в отдельных комнатах под самой крышей заведения отдыхают знатные господа. А однажды (он готов был поклясться!) там даже мелькнула принцесса Флоримель. Но магистр даже и мечтать не мог о том, чтобы однажды оказаться среди этой избранной публики.

Майнстрем огляделся. Второй этаж представлял собой широкую, опирающуюся на массивные каменные колонны галерею. Край её обрамляли гладкие дубовые перила. В глубине галереи располагались так называемые комнаты, отделённые друг от друга тяжёлыми бордовыми завесями. В каждой такой комнате располагался покрытый чистой льняной скатертью стол, а вокруг него не какие-то там грубые тёсаные лавки, а самые настоящие мягкие кресла!

– Магистр Праер! Добрый вечер! – нежный, немного детский голосок, светленькие завитки вокруг тонко очерченного личика и розовенькие мочки изящных ушек. – Очень рада видеть вас, магистр! Прикажете накрыть ваш обычный столик?

– А, крошка Беатрикс! Пожалуй, сегодня мы возьмём центральную комнату. Сегодня же будет какое-то представление, не так ли? – и Сертус весьма вольным движением приобнял девушку за талию.

– Прошу прощения, господин Праер, но центральная комната уже занята, – Беатрикс изящно выскользнула из-под руки магистра. – У нас сегодня особые гости. Весьма важные персоны, которые не хотели бы показываться прочей публике.

– В самом деле? – Сертус был явно разочарован. – Ну что ж, тогда придётся довольствоваться тем, что есть. Что скажете, господин Щековских?

Но Майнстрем не отвечал. Он вообще ничего не видел и не слышал с того мгновения, как рука магистра Праера коснулась узкой талии прекрасной разносчицы. Кровь оглушительно стучала в его висках, и даже полумрак, казалось, не мог скрыть пылающих негодованием щёк. Но Сертус с невозмутимым видом бесцеремонно похлопал Майнстрема по плечу и направился к крайней комнате.

Обстановка второго этажа разительно отличалась от первого, где посетители вынуждены были ютиться за общими столами и на общих же лавках.

Скромный бюджет магистра изящной словесности едва позволял ему «выход в свет» раз в месяц, а о том, чтобы заказывать отдельную комнату, речи и вовсе не шло. Поэтому, едва справившись с отчаянным сердцебиением, Майнстрем захотел взглянуть на публику сверху вниз.

Сейчас он мог бы сравнить харчевню с крохотной моделью целого государства. Там, внизу, у самого выхода, ютились простолюдины всех мастей – наёмные работники, студенты, разносчики и крестьяне, случайно оказавшиеся в большом городе, и готовые довольствоваться жидкой похлёбкой и кисловатым разбавленным вином; чуть ближе к центру обосновались те, кто называл себя средним классом – скорняки, пекари, краснодеревщики, словом все те, кто не гнушался честной работой и мог иногда потратить пару монет на жарко́е из индюшки и стаканчик яблочного сидра. У самого же очага, как правило, рассаживались те, кто и понятия не имел о том, как тачают сапоги или сколько труда вложено мастером в костяную трубку, однако (не без удовольствия) пользующиеся всеми этими благами – заимодавцы, ростовщики, рекрутёры и владельцы доходных домов. Тут они могли, протянув заплывшие салом голяшки к самому огню, предаться спокойным беседам, а иногда и обсудить с нужным человеком условия «крайне выгодной» сделки, наслаждаясь говяжьей вырезкой, красным вином и запахом восхитительного барашка, подвешенного на вертеле. Однако же сам барашек был не по карману даже этим уважаемым господам. Он, румяный и заботливо приправленный всевозможными специями, отправлялся прямиком на второй этаж, туда, где нередко бывала знать, туда, где сейчас, предусмотрительно поджав тощие ноги в залатанных сапогах под стул, сидел магистр изящной словесности Майнстрем Щековских.

Тем временем стол уже убрали сежей скатертью и заставили всевозможными закусками и напитками.