Замысел и промысел, или Кто не играет в кости. Часть 2

– Господин Щековских, да прекратите уже вертеть головой во все стороны, вы привлекаете излишнее внимание, – буквально прошипел Майнстрему в ухо Сертус Праер.

– О, простите, магистр, дело в том, что я…

– Впервые тут, наверху? Так сказать, поднялись над толпой? Я же не ошибаюсь? – усмехнулся Праер.

И хотя Майнстрема немного смутило это выражение, но он решил не заострять внимания на неосторожных словах.

– Честно говоря, да. Не то чтобы я не захаживал в «Голодный селезень» раньше, но тут, на втором этаже мне бывать не приходилось.

– Знаю, – самодовольно улыбнулся Сертус. – Я видел вас прежде, ещё до вашего триумфального возвращения в университет. По-моему, вы предпочитали размещаться где-то на дальних лавках со всякими портняжками.

На этот раз Майнстрем вспыхнул:

– Магистр Праер, мой отец – обычный деревенский кузнец, и дед был кузнецом, и я не вижу ничего зазорного в том, чтобы разделять свою трапезу с простыми людьми!

– О, простите покорнейше, друг мой! – прервал его с лёгкой усмешкой Сертус. – Я ни в коем разе не желал оскорбить вас! Я только хотел сказать, что теперь вы относитесь к высшему классу, и, полагаю, сами понимаете, что не всё то, что позволительно кузнецу будет приемлемо для университетского магистра, согласны?

– На мой взгляд, всё это глупые предрассудки, господин Праер! – вспылил Майнстрем.

– Тише, тише, коллега, успокойтесь. – Праер похлопал магистра по руке. – Я уважаю вашу пылкую убеждённость. Более того, мой отец, к примеру, был каменщиком и столяром, но это же не значит, что я должен иметь пристрастие к булыжникам и строительным смесям и прожить всю жизнь в нищете, починяя дома или стругая мебель. Хотя, признаюсь, некоторые жизненные ориентиры батюшка мне указал.

– Любопытно было бы послушать, – буркнул Майнстрем.

Праер же, словно не услышав нот обиды, продолжил:

– Помимо возведения хлевов и загонов для скота мой отец время от времени наведывался в местный монастырь, где помогал настоятелю мелким ремонтом.

– И что же? – Майнстрем всё ещё был раздражён.

– Видите ли, друг мой, прихожане крайне неаккуратны в своём религиозном рвении. Они то так торопятся на мессу, что споткнутся о камень, то лавку покарябают в неистовстве молитвы…

– И вы, также как ваш досточтимый отец, решили помогать храму, да? – спросил Майнстрем.

– Мой, как вы изволили выразиться, «досточтимый отец» помогал беднякам и делал это на совесть, поэтому за всю свою жизнь не скопил и сотни золотых! – неожиданно резко заявил Сертус. – Тогда-то я и понял, что нет никакого толку в профессии, не приносящей приличного дохода.

– Но тогда я не понимаю вас.

– Всё очень просто, – Праер до краёв наполнил кружки вином. – Стоит ли строить стены насовесть, если можно сложить их так, что через пару-тройку лет они потребуют ремонта? Зачем же лишать себя гарантированного дохода, а?

– Но это же не совсем… Не совсем честно, магистр! – робко предположил Майнстрем.

– «Не совсем честно»! – рассмеялся Сертус. – Ох уж мне эти галантные манеры! Это называется воровством, друг мой! Воровством! И это, как вы, думаю, понимаете, противозаконно!

– Простите, Сертус, но тогда я окончательно сбит с толку.

– Не будьте младенцем, друг мой. Выдирая гвозди из церковных лавок, мой батюшка так ловко навострился орудовать щипцами, что иной раз дёргал гнилые зубы крестьянам. Он не брал за это платы, поскольку наивно верил в то, что поскольку никогда не обучался этому ремеслу, то и денег брать не в праве. Но это приносило своего рода доход. Давали, кто что мог – кто яблок, кто яиц, а кто и курицу. Мы не бедствовали. Но всё переменилось, когда в нашем селении появился цирюльник.

– Почему?

– А кто захочет идти к простому столяру, когда есть обученный мастер? Тогда я решил, что выучусь на цирюльника и напросился к нему в учение. Но со временем я понял, что и мой первый учитель не был недостаточно дальновиден.

– Что вы имеете в виду?

– Что зарабатывает цирюльник в сравнении с лекарем? Зубов у человека куда меньше, чем всего того, что ещё может болеть.

– Правильно ли я вас понял, магистр, и заранее прошу извинить, если слова мои покажутся вам оскорбительными, но вы пошли в университет, чтобы… чтобы…

– Чтобы зарабатывать больше, – закончил за Майнстрема Сертус.

– Но разве приносить пользу людям не самое благородное занятие? Разве можно измерять его деньгами? Как же, в конце концов, высший замысел? Высший суд?

– Высший суд? – Праер рассмеялся и налил себе ещё вина. – Что же вы думаете, любезный, неужели не подумает обо мне с благодарностью очередной благочестивый прихожанин, избавленный от боли? Да и в конечном счёте, не буду ли я, избавлявший людей от страданий, более милостиво принят тем самым вашим «судьёй», чем тот, кто всю жизнь махал топором в лесу или тачал сапоги?

– Вы хотите сказать, что уже позаботились о тёплом местечке для себя там, где однажды окажется каждый из нас?