Занавес, господа!

От Восточной дороги ответвлялось множество дорог и дорожек, проложенных в дачные кооперативы. Перед самым выездом из города машины резко сбросили скорость, и я увидел вдали двухэтажное кирпичное сооружение, напоминающее избушку на курьих ножках. Вместо трубы у нее торчали три буквы — ГАИ, которые еще не успели сменить на трудно выговариваемые ГИБДД. Я, как и все, притормозил: у поста на несколько метров вдоль дорогу перерезали железные заграждения. Подобные заграждения ныне служат украшением и устрашением на многих основных дорогах, ведущих из города. Таким образом дорожные инспекторы без лишних для себя хлопот заставляют водителей двигаться медленно и строго друг за другом — словно на смотринах: все перед глазами и в любого можно пальцем, то бишь жезлом, ткнуть.

При такой бдительности разбитая "Волга" непривычного красного цвета приметна, как красная тряпка на арене с быком. Однако, судя по нашей информации, в дорожной инспекции о ней не имели ни малейшего представления. Допустим, ее просто не было, в сводках. Но если машина проезжала через пост, то при тщательных расспросах кто-нибудь что-нибудь наверняка бы вспомнил. "Светиться" здесь, на мой взгляд, было довольно рискованно, а посему глупо "Инкогнито" же, сидевшее за рулем "Волги", не давало повода держать себя за дурака, который отважится на такой заметной машине, да еще чужой, да еще разбитой напарываться на дорожных стражей. Получалось, что никак этот неизвестный не должен был выезжать за город. Но тогда он не мог попасть в мастерскую Пака.

И тут я подумал, что трезвый разум — это, конечно, хорошо, но есть еще и загадочная русская душа, которая отдушину себе всегда найдет. Если нельзя, но очень хочется или очень надо, то значит можно. А посему нет такой дороги, которую обладатель загадочной души не объедет по другой дороге. Я перестроился в левый ряд, развернулся и двинулся вперед, то есть назад, не слишком нажимая на газ и внимательно озирая окрестности.

Километра через два я увидел то, что искал, — едва заметный из-за бурно разросшейся травы съезд с обочины, который тут же исчезал в лесу. Мне пришлось переждать штук десять автомобилей, несущихся в обратном направлении, пока удалось пересечь шоссе и направиться по дороге, которую правильнее было бы назвать тропинкой. Но машина по ней могла двигаться. Непонятно, кто и зачем проложил здесь путь, но было вполне понятно, что ездили здесь разве что по праздникам и в абсолютно сухую погоду: даже маленький дождик превратил бы это подобие дороги в смесь травы и непролазной грязи.

Я ехал черепашьим шагом, тщательно стараясь не разбить днище о кочки и не напороться шинами на валявшиеся сучья. Моя "Тойота", конечно, не юная девушка, однако и не настолько стара, чтобы отправиться к праотцам с чувством насыщенно прожитой долгой жизни. Ее японским родителям и в голову не приходило, что ее путь может оказаться столь тернист, однако она уже попривыкла к суровой российской земле, так что вела себя без особого нытья. Тем не менее мне не следовало терять бдительность. Я и не терял, все дальше удаляясь от шоссе в непонятном направлении.

Лес закончился как-то неожиданно и довольно быстро, словно взяли все деревья и ножом срезали, а дальше — чистое поле. И в этом поле стояло большое приземистое здание, разделенное на три части. Среднюю часть этого сооружения, похожего то ли на ангар, то ли на амбар, выстроили, вероятно, давно и без всяких претензий на эстетику: бурые, местами обломанные кирпичи кое-как лепились друг к другу с помощью цементных лохмотьев. Зато с двух сторон ангар подпирали пристройки из новеньких розовых кирпичей, подогнанных почти с ювелирной точностью. Все это напоминало поставленный на попа сэндвич с румяными свежими хлебцами и основательно подгнившей начинкой.