Занавес, господа!

Кавешников кивнул. — Нет, никто. В этом просто не было нужды.

Ну да, конечно, всего лишь навсего ни у кого из их приятелей не возникло нужды взглянуть на чужой тайник. А если бы такая нужда возникла, то — пожалуйста, всегда готовы продемонстрировать воочию. Как мне, например.

Кавешниковы провели меня на ту самую злополучную кухню, где я в первый и последний раз увидел источник наших сегодняшних хлопот — Глеба Потоцкого. Вера Аркадьевна показала на висящие рядом с тумбой старые настенные часы в резном деревянном корпусе с дверцей. Сергей Павлович придвинул табуретку и взгромоздился на нее.

— Эти часы давно не ходят, — пояснила Вера Аркадьевна, — но их купил еще Сережин дед. Они с особенностями были. Например, когда стрелка показывала двенадцать дня, играла музыка Штрауса, а когда заканчивался завод, раздавался сигнал, что-то типа удара в колокол. Закрываются они обычно — на дверце есть крючок и его надо набросить на штырек. А открываются с сюрпризом. Прежде чем крючок поднять, надо на штырек, как на кнопочку, нажать. Теперь такие часы уже не делают, а ведь они очень симпатичные. Висят у нас по сути для красоты.

— И немножко для дела, — произнес сверху Сергей Павлович, открывая дверцу резного футляра, где собственно и покоились часы. Большой латунный маятник спал вечным сном, прикрывая своей круглой блестящей грудью пакет, который извлек Сергей Павлович.

Кавешников довольно легко для своего возраста спрыгнул с табурета, после чего развернул пакет, извлек аккуратную стопочку стодолларовых купюр и протянул мне газетный лист.

— Это то, что вам нужно?

Нет, это было не то, что мне нужно. Это была страница из газеты "Досуг", но не та, которую я искал. Причем мне показалось, что эту страницу я уже видел. И самое примечательное, что Вере Аркадьевне показалось то же самое.

— Позвольте, позвольте, я совершенно определенно это читала. — Она показала на довольно большую статью под грозным названием "Тайный враг — гипертония". — Мне кажется, эту страницу ты, Сережа, оставлял. Разве ты в нее заворачивал? — Сергей Павлович неопределенно пожал плечами. — Впрочем, я могла что-то напутать. Наверное, мне просто кто-то давал эту статью почитать. Сейчас ведь столько газет, и они часто пишут об одном и том же, а гипертония — это такое дело… Со всеми этими событиями начинаешь все забывать.

Вера Аркадьевна зря на себя наговаривала. Ее профессиональная память на тексты была еще очень и очень. И моя — тоже. Я чуть-чуть напряг голову и вспомнил эту страницу. Вернее, ее близнеца, закончившего свою просветительскую миссию в мусорном баке. А это означало одно: после того, как Кавешников спрятал сверток, в тайник кто-то заглянул и подменил газетную страницу — ту самую, где красовалась фотография Глеба с девицей из бара. Это мог сделать только сам Глеб.

Когда Сергей Павлович заворачивал деньги, Потоцкий, вероятно, увидел собственную фотографию. Что он испытал — гадать не стану, но, полагаю, это были не самые приятные минуты в его жизни. Однако эти минуты подтолкнули его к действиям, которые вполне могли стать основой какой-нибудь захватывающей пьесы. Зная, куда спрятаны деньги, Потоцкий вечером, во время телефонных переговоров, воспользовался всеобщей суматохой, чтобы проскользнуть на расположенную в дальнем конце квартиры кухню, залезть в тайник и подменить газетную страницу.

То, что он взял другую страницу, но из той же самой газеты, говорит о нем как о человеке предусмотрительном. Но он никак не предусмотрел, что именно в то самое время его убьют, компрометирующая страница исчезнет, оставив след в виде клочка, зажатого в кулаке, но и он сам, Глеб Потоцкий, исчезнет из мира живых. Страницу скорее всего забрал убийца — по крайней мере у Глеба ее не нашли. Но зачем? И кто он такой?

— Ничего не понимаю! — раздалось за моей спиной. Сергей Павлович внимательно разглядывал деньги, веером зажатые между пальцев. — Здесь не хватает трех сотен. Но это не может быть! Я их считал!

Глава 18

Из всей компании Кавешниковых Марина Ивановна мне нравится меньше всех. Я не люблю, когда человек похож на таблицу умножения. Дважды два — только четыре и никаких вариантов. Я вообще не понимаю, как она может заниматься искусством — предметом без всяких очертаний. Вот прямые линии проводить — это другое дело. Но Марина Ивановна выписала такую кривую, что впору разувериться в моей хваленой интуиции. Оказывается, она все знала про грехи молодости собственного мужа. Более того, относилась к этому спокойно. Хотя, если хорошенько вдуматься, при ее холодном рассудке она так и должна была поступить — воспринять это как данность, от нее независящую. Например, как зиму или лето. Но с такой страстью вступиться за Елену Витальевну!.. Я была потрясена! А с другой стороны, почему бы и не вступиться? Витимова сделала все, чтобы не омрачить семейную жизнь Струевых. Даже денег не просила — Струев сам давал. А Елена Витальевна еще, небось, отказывалась. Даже наверняка отказывалась. Действительно, святая женщина! А Марина Ивановна — разумная.