Занавес, господа!

Понятно, что не Гену. Это со своей женой и дочками, да со мной, да с главбухом Валентиной он еще ничего. А в другом женском обществе, особенно малознакомом, как бегемот на морозе — ежится и пупырышками покрывается.

— Увы, увы… — Игорь с сожалением развел руками. — Тут не я Валерию, а она меня в оборот взяла. Причем в первые же часы. Это ж надо… Сроду еще меня не пытались использовать ради другого мужчины. Дожил…

— Какие твои годы, — утешил Гена.

— И все равно Игорь — молодец, — вступилась я за лучшего друга. — Если бы он не убедил Валерию расколоться…

— Но сначала ты расколола Поспелова, — не остался в долгу Игорь. — Хотя тот этого даже не заметил.

— В принципе — да, — скромно согласилась я, воздав должное собственной наблюдательности. — Мы, Гена, хотели Костю спровоцировать. Ведь человек, которого тайком приводят на место преступления и заставляют проделать примерно то же самое, что он уже делал, но считает, что это никто не знает, должен как-то проявиться. Мы так считали. И Костя проявился. Например, никак не мог открыть дверцу часов. Там запор с секретом, на штырек надо надавить. Игорь видел, как Сергей Павлович это делал. А закрываются они просто — набросил крючок и все. А Костя, который, по нашей версии, корпус часов однажды открывал, почему-то не знал про секрет со штырьком. Зато когда корпус все же открыл, и я попросила пошарить за маятником, сразу брякнул про тайник. То есть было похоже, что в корпус часов он залезал, но его не открывал. А значит, в ту субботнюю ночь, когда Поспелов решил в тайник залезть, дверцу от корпуса часов открыл не он. Вполне возможно, что к моменту появления Кости на кухне, тайник уже был открыт.

— Представляете, если бы кому-то пришло в голову снять тогда отпечатки пальцев с этих часов? — сказал Игорь и сам же пресек полет собственной фантазии. — Но там наверняка все отпечатки были стерты, как и на молотке, да и вообще никому в голову не могло прийти, что в этих часах может быть хоть что-то интересное помимо их старины.

— Также как и в табуретке, — добавила я. — Прежде чем залезть на табуретку, Костя проверил, не шатается ли она. Но проверил не сразу. Уже ногу занес, а потом его вроде как осенило и он стал ее, табуретку то есть, дергать. И ведь есть у Кавешниковых табуретка со сломанной ножкой, я сама с нее потом чуть не свалилась. Но она стояла в дальнем углу, чтобы, наверное, на нее кто-нибудь не сел ненароком.

— А в ночь убийства, — уточнил Игорь, — она стояла чуть ли не посреди кухни. Потому что на нее Марат Грумин наткнулся. Я это хорошо помню.

— И вот мы с Игорем подумали, — сказала я, — откуда Костя про эту табуретку знал? Ну, допустим, откуда знал — не очень важно. Но с чего вдруг вспомнил? Ведь это в том нашем с ним авантюрном визите к Кавешниковым было такой мелочью! А он вспомнил. Да причем не раз. Да причем как! Когда в один из моментов Костя ко мне резко обернулся, и табуретка, вполне нормальная табуретка, на которой он стоял, слегка покачнулась, Костя жутко перепугался. Будто его с моста кто хотел столкнуть. И еще посмотрел куда-то вниз, туда примерно, где тумба стоит, и глаза у него стали дикие. А потом Валерия, сама того не зная, исключительно ради спасения Поспелова…

— … его и спасла. — вставил Игорь. — Когда она соизволила заговорить, сама все по местам и расставила. Валерия рассказала, что, очутившись у двери кухни, она увидела только голову и плечи Потоцкого, а рану на его виске она не увидела. То есть лежал Потоцкий рядом с тумбой головой к окну и лицом вверх. Причем, по словам Валерии, и на тумбе, и рядом на полу была кровь. А когда компания обнаружила Потоцкого и когда меня Варвара привела на кухню, то еще около двери я увидел Потоцкого что называется во весь рост. Причем лежал он посреди кухни головой к двери и лицом вниз. И никакой крови на тумбе или рядом с тем местом, над которым висят часы, в помине не было.

— А если Валерия хотела сбить тебя с толку? — спросил Гена.

— Она уже пыталась. Другим способом. Она даже Варвару пробовала задействовать… На поминках, кажется? — Я кивнула. — А если бы хотела морочить мне голову именно так, не молчала бы, как партизанка.

— И вот тогда стало ясно, — сказала я, — откуда взялся левша. Этот левша покоя не давал. Эксперты же сказали: удар был нанесен по левому виску сзади. Нанести правой рукой такой удар под таким углом невозможно. Но я-то знала: никто в нашей компании не ценил левую руку больше правой.

Глава 23

Как говорил мой отец, женитьба — это перст судьбы. Он женился в первый и последний раз на моей маме в тридцать три года, а развелся, когда мне было пятнадцать лет. Вероятно, перст повернулся в другую сторону. Мне тридцать лет, но свадебный торт для меня еще не испекли. Это, наверное, тоже перст судьбы. Я размышлял об этом, потому что думал о Глебе Потоцком. Тот тоже перебрался за тридцатник в одиночку, а потом решил, что дальше надо двигаться вдвоем в уютное семейное гнездышко. Но перст взял и показал в сторону ночного бара.