Занавес приподнят

Гаснер уже догадывался, что присутствие жены мешает Рузичлеру начать деловой разговор, и именно поэтому, в унисон супруге, стал убеждать гостя выпить с ним чаю. Он предчувствовал, что предстоящий разговор может поставить его в неловкое положение и что он вынужден будет отказать типографу. К тому же его, как и госпожу Гаснер, приводило в бешенство то обстоятельство, что Рузичлер не обращал ни малейшего внимания, спокойно взирал на окружающие его чудесные вещи, о которых он не мог даже мечтать! И Гаснер уже настраивался сказать гостю что-нибудь язвительное, но тот опередил его.

— Прошу меня извинить, — сказал он. — Я хотел бы переговорить только лично с вами, господин Гаснер, об одном деле… Не обижайтесь, пожалуйста!

— Ну конечно же! Какое мне дело до ваших дел? — с оттенком обиды ответила жена мануфактурщика. — Пожалуйста, пожалуйста, говорите себе на здоровье! Я хотела только, чтобы вы попробовали наше варенье и выпили стаканчик чаю с лимончиком… Вот и всё! А вы что думали?

Рузичлер снова поблагодарил, извинился, и госпожа удалилась..

— Вы пейте свой чай, — сказал типограф, обращаясь к Гаснеру, — а я расскажу суть дела… Не возражаете?

— Чего вдруг я должен возражать?! — ответил Гаснер несколько сконфуженно и почему-то побледнел. — Хотя можно было бы и вам говорить и пить чай тоже! Но раз вы не хотите, так пусть будет по-вашему… Из-за этого мы же не поссоримся?!

Прежде чем начать деловой разговор, Рузичлер глубоко вздохнул, будто собирался нырнуть в воду или пройти мимо чего-то дурно пахнущего.

— Вы уже знаете, очевидно, что в ночь вашего отъезда в Бухарест на казенной электростанции и в бане…

— Произошел взрыв! — перебил типографа Гаснер, показывая свою осведомленность. — Убиты механик и девушка какая-то… Слыхал, как же!

— Тогда, очевидно, знаете и то, что учеником на электростанции работал сын Бениамовича?

— Что там работал этот мальчик, я не знал, конечно. Вы же понимаете… Тоже мне большая личность! Но кто такой его папочка, я знаю. Ну и что?

— Так вот, мальчик Бениамовича арестован.

— У-ва!..

— Да, плохо.

— Что же такое мог натворить этот мальчонка, что ему оказала честь полиция?

— Арестовала его не полиция, а сигуранца…

Гаснер состроил скорбную мину, но продолжал размеренно поглощать варенье и запивать его маленькими глотками чая.

— Сигуранца считает, что парень причастен к устройству взрыва… Чепуха, конечно! Мне думается, что все это было подстроено. Подходящий случай! Отец мальчика коммунист, сидит в тюрьме. Теперь хотят придать этому делу нужную фашистам окраску…

— Вы так думаете? — удивился Гаснер.

— Уверен, что так!

— Чтобы арестовали парня, даже если он не виновен?! Что-то не верится… Наверное, он все же что-нибудь нашкодил… А? Просто так не схватят?

— Выслушайте меня, — прервал Рузичлер, стараясь говорить спокойно. — Вот как все происходило. Мальчик заливал масло в машинном отделении. Это где-то внизу, в подвале. Когда он поднялся наверх с масленкой в руках, то увидел по другую сторону мотора каких-то людей в черных балахонах и в масках. Он подумал, что пришли ряженые и дурачатся. В тот новогодний вечер их ходило много. Но один из мнимых ряженых подошел к мальчику и чем-то сильно ударил его по голове. Мальчик упал, потерял сознание, а когда очнулся, то оказался во дворе, лежал лицом в снег. Он зашевелился, стал подыматься, и в этот момент произошел взрыв… Парень испугался и изо всех сил побежал домой. Вот и все…

Гаснер молчал, продолжая пить чай.

Рузичлер обратил его внимание на то, что сам факт гибели машиниста и девушки-диспетчера, тогда как динамо-машина и огромный дизельный мотор почти не получили повреждений, весьма подозрителен…

— Разрушен только угол здания. Его уже заделали, и, как видите, электростанция работает! — указывая на горевшие в люстре лампочки, сказал типограф. — Нашли козла отпущения…

Гаснер медленно допивал чай, задумчиво слушал и, как бы опомнившись, с удивлением сказал:

— Все это так или не так, мы с вами, конечно, не знаем… Но при чем тут я? Или вы хотите, наверное, чтобы я вмешался в это дело?

— Безусловно!

Гаснер ухмыльнулся.

— Но вы подумали, — сказал он спокойным тоном, — кто я такой, чтобы вмешиваться в такие дела? Я всего-навсего коммерсант. Не больше и не меньше! Обыкновенный коммерсант. Правда, в городе меня уважают, даже почитают, мне доверяют, в примарии со мной считаются, и везде я у них на хорошем счету. А почему? Аккуратненько плачу налог казне, не жульничаю с марками авиации, как это позволяют себе делать другие. Тут у меня полный порядок! Но я вас спрашиваю, какое все это имеет значение? Взрыв же устроили не коммерсанты, а какие-то бунтари, или как там они называются?

Рузичлер помедлил с ответом, стараясь сдержать нараставший гнев.