Занавес приподнят

— Если у тебя нет других дел, забавляйся, — с недовольной усмешкой произнес долговязый. — От нас он никуда не уйдет… А пока что оформляй его как подследственного коммуниста и отправляй. Выдержит там — его счастье. Нет? Бог с ним. Не нам тогда придется объясняться. Я имею в виду, перед его родными…

Комиссар зевнул, тоскливо глянул на часы, достал сигарету и, прикурив от тлевшего в пепельнице окурка, добавил:

— Так что не задерживай. Надо хотя б на Новый год прийти домой пораньше. Готовь документацию — подпишу… И на этом закончим нынешний год. Пускай уходит ко всем чертям… Сколько помню, — он вновь зевнул и весь передернулся, — со времени забастовки железнодорожников на Гривице в тридцать третьем коммунисты не поднимали так голову. Обнаглели! Так что в новом году дел будет у нас невпроворот. Засучив рукава придется выполнять постановление его величества… Читал? Каленым железом приказано очищать страну от красных. Как Гитлер в Германии и Муссолини в Италии! Иначе в самом деле нам не справиться. Вот так-то, Стырча… А сейчас надо кончать. Оформляй!

После полудня со звоном защелкал дверной замок камеры. Томов поднялся с откидных дощатых нар и выжидательно посмотрел на вошедшего полицейского с розовым, как у молочного поросенка, лицом.

— Эй, спион, вставай! — насмешливо произнес полицейский с замусоленной сержантской нашивкой поперек сморщенного, как высохшая арбузная корка, погончика. — Одевайся поживей, слышь?! На новую фатеру поедешь!..

Томов решил, что его переводят в другую камеру. С трудом натянул он ботинки на распухшие от побоев ноги, сгреб в охапку изодранную на допросах фельдфебельскую куртку, заменявшую ему пиджак и пальто, и, стиснув зубы от нестерпимой боли в ступнях, шатаясь, направился к двери.

— Постой, постой! — остановил его сержант. Осмотрев камеру, он вперил в Томова насмешливый взгляд. — Ничего больше у тебя нет, что ли?

— Нет.

— Какой же ты, чертов пуп, важный спион, если на тебе одна рвань? — Полицейский вновь оглядел арестованного. — Вон сидит тут еще один спион, так тот одетый, как туз! Пьет кофе с ромом, кушать изволит антрекотец да в потолок поплевывает! Ему все из ресторана подай! Вот это спион так спион, а ты что?!

— Я не шпион, — буркнул Илья.

— Ишь ты! «Не спион»! Так я тебе и поверил… Давай, «не спион», топай. Там разберутся, кто ты есть… «Я не спион»!

Каждый шаг по длинным коридорам отдавался острой болью во всем теле, и Илья думал только о том, чтобы не упасть. От резкого запаха карболки и керосина, которыми здесь все было пропитано, кружилась голова.

В просторное и мрачное помещение он вошел, едва держась на ногах; не подымая головы, дошел до невысокой деревянной перегородки, оперся на нее обеими руками, окинул взглядом все помещение и… вздрогнул. В дальнем углу за маленьким столом сидел и что-то сосредоточенно писал Лулу Митреску. Илья сразу вспомнил памятный вечер своего ранения и охмелевшую девицу из какого-то притона, с которой волею судьбы ему довелось ехать в такси. Оказывается, попутчица вовсе не фантазировала, жалуясь на своего экс-любовника, будто бы пошедшего на службу в сигуранцу. Томов теперь воочию мог убедиться, что бывший квартирант пансиона мадам Филотти совершенно законно представляет власти…

Томов изредка бросал короткие взгляды на «покорителя сердец». Он был все такой же: та же блестевшая, как смола, и хорошо уложенная шевелюра; длинные, достигавшие середины щек, острые, как пики, бакенбарды и отращенные на английский манер узенькие усики; атлетическое сложение и важная поза придавали ему вид знатного человека. Ему, как оказалось, повезло. Когда поздно ночью он направлялся к своей новой содержанке из отеля «Роял», его внимание привлекло какое-то белое пятно на дворцовой ограде. Подойдя ближе, он обнаружил листовку. При свете зажигалки тут же пробежал несколько строк, убедился в крамольном содержании листовки и моментально побежал в сигуранцу. Он был бесконечно рад, что первым оповестил охранку, и теперь усердно трудился, сочиняя, как выглядели «неопознанные лица», за которыми, рискуя собственной жизнью, ему будто бы пришлось долго гнаться, так как преступникам все же удалось скрыться в парке Чишмиджиу.

Лулу настолько углубился в сочинение рапорта, что, к счастью Томова, не поднимал от бумаги глаз, пока дежурный комиссар вносил в объемистый журнал данные об арестованном бессарабце и заполнял голубую карточку — на лиц, находящихся на учете в генеральной дирекции сигуранцы.

Встреча с бывшим младшим лейтенантом армии его величества Томову не предвещала ничего доброго. Он вздохнул с облегчением, когда его наконец провели в соседнее помещение. Здесь им занялись всерьез: наголо остригли, сияли отпечатки пальцев, сфотографировали в нескольких ракурсах, описали приметы, заковали ноги и руки в кандалы. Все это делалось торопливо, и Илья никак не мог понять, чем вызвана такая спешка… Наконец его передали в распоряжение рослого пожилого полицейского, вооруженного помимо пистолета еще и карабином.