Занавес приподнят

Думитреску, не удостоенный немедленного ответа, наставительно продолжил:

— Попрошу относиться с почтением к этой фамилии! Ее носила семья германского фюрера в Австрии… И я не нахожу в этом ничего смешного!

— Нет, господин комендант! Пардон, что вы?! — заискивающе залепетал Лулу. — Совсем наоборот! — И, осмелев, начал сочинять на ходу: — Мы тут говорили, что масоны и жиды пытаются по этому поводу стряпать всякие небылицы… А господин шеф Заримба сказал, что подлецов надо прижать к стене!.. Вот и рассказал забавный случай, как на углу Дудешть и Вэкэрешть наши парни разделали под орех одну такую группку… Они там свой клуб заимели, расхаживают с шестиугольными звездами, будто живут не в Румынии, а в Палестине… Стадион даже там построили — «Чоканул»!

— Колотить жидов можете сколько угодно. Для этого на каждой улице есть объекты, всякие там магазины и лавчонки… Вон сколько их на Липскань! Вся улица запружена… Но на стадион «Чоканул» не суйте свой нос… Не вашего ума это дело!.. Там сионисты… Поняли? И остерегайтесь, чтобы мне не пришлось вторично говорить вам об этом!..

— Аусгешлёссен![39] — тотчас ответил Лулу. — Все понятно, господин комендант!.. Честь легионера.

Думитреску обдал Лулу свирепым взглядом и отошел. Парикмахер и адъютант многозначительно переглянулись, но ни один из них не осмелился прокомментировать произнесенное Думитреску. И словно ничего не происходило, Лулу сразу же стал рассказывать шефу подробности из прошлого фюрера.

Гица Заримба слушал настороженно и будто бы даже безразлично, хотя в душе радовался: «Если Гитлер в самом деле не стопроцентный немец, тогда никто из нашей легионерской швали, вроде этого Думитреску, не посмеет упрекнуть меня, что я цыган, а не чистокровный румын!» Но чтобы утвердиться в мысли, что цыганское происхождение не повредит его карьере, как бы между прочим заметил:

— Правильно делают национал-социалисты, преследуя жидов и славян. Гнусные нации… Мне приходилось работать у тех и у других… Ненавижу этих людей!

Лулу загорелся:

— Была бы у меня власть, господин шеф, я запретил бы им ездить в трамваях и автобусах… Как неграм в Америке! Слово чести! Я презираю их. В шкале по чистоте крови они стоят на самых последних местах!

— Подождите, Митреску, подождите! — прервал его Заримба. — Какая шкала! И откуда это известно вам?

— Пожалуйста, с удовольствием расскажу, господин шеф! — охотно ответил Лулу и постарался придать своему лицу серьезное выражение. — В прошлом году господин шеф Думитреску привез из Берлина одну книгу… Попросил меня перевести ее. В ней подробнейшим образом излагается национал-социалистская расовая теория. Потрясающая книга!.. Суть ее вы, конечно, знаете…

Заримба сделал вид, будто Митреску не открыл для него Америки.

— Так вот, в соответствии с этой теорией, — продолжал Лулу, — и разработана шкала, определяющая степень чистоты крови людей разных национальностей. Первое место в ней занимают арийцы. Высшая раса! Прежде всего это немцы. Нордическая раса… А жиды — на третьем месте с конца!

Лулу самодовольно смеялся. Улыбался и Гица.

— Явно неполноценная нация! — продолжал Лулу. — Правда, еще ниже их — цыгане… — Сказав это, Лулу осекся. Он сообразил, что ляпнул нечто оскорбительное для шефа, и поспешил успокоить его: — Но там говорится о кочующих цыганах, то есть о настоящих… Ну, о тех, которые живут в шатрах… Слово чести, господин шеф, это точно. К тому же в самом хвосте шкалы — негры и прочий подобный сброд. По национал-социалистской теории рас, всех этих неполноценных людишек надо прижать к стене и… цак-цак-цак-цак. Слово чести!

Гица всячески старался казаться равнодушным к тому, что говорил адъютант. Однако сконфуженная ухмылка выдавала его. На душе у него было муторно.

Выпалив последнюю фразу со смачным цаканьем, Лулу снова ощутил неловкость. В который уже раз ругал он себя за болтливость! Ничего не придумав, чтобы смягчить это злополучное «цак-цак-цак», он переменил тему разговора, сказав первое, что пришло ему в голову:

— Смотрю на эти люстры и удивляюсь. Какая тяжесть, а держатся на тоненьких крючках! И цепь какая толстенная!

Гица лениво запрокинул голову, безразличным взором скользнув по потолку, ничего не ответил. Мозг разъедала мысль: «Третьи с конца… Неполноценная нация! Ниже их цыгане… И кто знает, не придется ли на таком вот крючке висеть в компании с жидом и негром?» Гицу охватил страх.

Лулу вывел шефа из этого состояния, сообщив, что кондукэторул[40] прошел в гостиную, чтобы продолжить совещание.

Заримба скосил глубоко сидящие маленькие глазки в сторону удалявшегося Хории Симы. Кончик его языка неутомимо забегал по едва приоткрытым узким бесцветным губам, лицо исказилось гримасой злобы, подступившей к горлу так же безудержно, как переливает через край вскипевшее на большом огне молоко. Сузив глаза, он пристально посмотрел на стройного, с красивым лицом адъютанта, все еще разглядывавшего огромные люстры. «Много знает… — подумал о нем Гица. — Не пора ли упаковать его и отправить на какую-нибудь товарную станцию?»