Занавес приподнят

— Цвет очень приятный, но… говорят, он уже не в моде. Вот черный! Ну-у, тот никогда не выходит из моды… Проверенный!

Если же материал был черного цвета, то в устах завистника из «проверенного» он превращался в «наскучивший» и «избитый»…

Мнения расходились, одни утверждали одно, другие непременно обратное, и, начав с новогодних поздравлений и наилучших пожеланий, встретившиеся нередко расходились с чувством обиды и огорчения.

На бульвар, некогда называвшийся в честь царя Николая, а теперь переименованный в бульвар короля Фердинанда, стекались с семьями преимущественно приказчики магазинов, подмастерья портняжных мастерских и цирюлен, лавочники и мелкие торговцы, машинисты мельниц и электростанций, колбасники и часовщики. Обязательно побывать на бульваре, пусть ненадолго, давно уже стало традицией обитателей небольшого захолустного города.

И Гаснер тоже по привычке стоял у железной ограды. Его знали все, и он был знаком чуть ли не с каждым. Ему жгуче хотелось, чтобы столь радостная для него новость, сообщенная сыщиком Статеску, как можно скорее стала достоянием всех жителей города. Для этого достаточно было рассказать о ней одному-другому гуляющему обывателю. Но Гаснер выжидал. Ему хотелось найти такого собеседника, с которым можно было бы посмаковать это событие, отвести душу. Увидев наконец в толпе гуляющих своего приказчика Кирилла, Гаснер помахал ему рукой.

Подвыпившему приказчику польстило, что сам хозяин первым поздоровался с ним. Он начал было поздравлять мануфактурщика с Новым годом, но тот оборвал его:

— Слушай сюда, Кирюша! Ты помнишь, как года два назад я выгнал босяка Томова из своего магазина?

— Как же не помнить, хозяин. Учеником он к вам нанялся… А до того отец его у вас приказчиком был…

— Так если ты, Кирюша, такой молодец, что все хорошо помнишь, то скажи, пожалуйста, что я тогда сказал, когда его выгнал?

Предвкушая желаемый и приятный ответ, Гаснер вытянул тонкую длинную шею, уперся руками в бока.

Приказчик замялся, пытаясь припомнить, из-за чего произошла тогда драка и что говорил хозяин, получив от Томова оплеуху. Но как Кирилл ни напрягал память, ничего, кроме визгливого крика хозяина, звавшего на помощь полицейского, припомнить не мог.

— У тебя же светлая голова, Кирюша! Ну, вспомнил?

— Кажись, вспомнил, хозяин, нерешительно начал было приказчик, недоумевая, на кой черт хозяину понадобилось именно сейчас, в праздничный день, вспоминать, как ему дали по морде.

— Ну, Кирюша, так говори же! — понукал Гаснер. — Что ты молчишь?

— Вы тогда велели позвать полицейского, потому что Томов шибко ударил вас по лицу и вы, кажись, даже упали…

Гаснер сморщился, словно вновь получил пощечину.

— А-а… Не то, Кирюшка! О чем ты?! — перебил он приказчика, а про себя подумал: «Болван! Фонька[45] остается фонькой… Ничтожество! Завтра же выгоню его, и будет бегать, как бездомная собака, по всему городу…»

Гаснер вспомнил, как тогда горожане потешались над ним, судачили промеж себя на все лады. Одни говорили, что Илюшка Томов «дал мануфактурщику в зубы», другие — «смазал по физиономии», третьи — еще более оскорбительно… Гаснер ходил сам не свой.

«И вот теперь, пожалуйста, — размышлял Гаснер, — в новогодний день собственный приказчик, вместо того чтобы вспомнить пророческие слова своего хозяина, опять твердит, будто босяк Томов ударил меня по лицу! И не по лицу вовсе, а просто по уху!»

Раздраженный, но не потерявший самообладания мануфактурщик переспросил:

— Неужели ты забыл, Кирюша, что говорил твой хозяин? Я же тогда при всех в магазине сказал, что рано или поздно босяк Томов кончит острогом!

— Ага, верно, хозяин! Верно! — обрадовался приказчик. — Вы тогда так и сказали — острогом кончит…

— Ну, так ты, может быть, думаешь, что твой хозяин был не прав тогда?

— Что вы, хозяин!

— Так вот, Кирюшка, — доверительно произнес Гасмер. — Только что ко мне специально приходил Статеску. Ты знаешь, кто это?

— Как же, хозяин! В полиции сыщиком служит.

Кирилл вспомнил, как Гаснер чертыхался всякий раз, когда посылал подарки на дом Статеску, и, желая угодить хозяину, скороговоркой добавил:

— Низенький такой, пухлый, как жаба… Кто ж не знает этого легавого…

Гаснера удивил неуважительный отзыв приказчика о представителе власти.

— Так нельзя говорить, Кирюша! — сердито оборвал он приказчика. — Во-первых, Статеску — это власть! И так отзываться о власти — все равно что плевать против ветра… Во-вторых, пусть он пухлый и похож на жабу, но человек он неплохой для хороших людей… Благодаря ему в городе порядок, а мы иногда можем по воскресеньям торговать через заднюю дверь!.. Так вот, знаешь, что он сообщил мне? Босяк Томов, которого я выгнал из магазина, уже сидит в каталажке!

— Да ну?! Зацапали? — с нарочитым удивлением переспросил приказчик.

— Сидит прочно! А знаешь почему? Этот босяк хотел не меньше и не больше как взорвать дворец его величества!

— Вот это да! Теперь ему крышка…

— Так прав я был или нет? А? Только об этом, Кирюшка, пока никому ни слова… Ша!