Занавес приподнят

Встреча второго дня Нового года в семье Раевского на этот раз была особенно многолюдной и пышной. Празднично украшенная просторная гостиная, которую в семье помещика называли не иначе, как «белый зал», едва вмещала званых гостей. При свете люстр и множества электрических свечей в хрустальных канделябрах, расставленных в разных местах длинного, роскошно сервированного стола, все сверкало, переливалось цветами радуги.

Серебро приборов и фарфор посуды, хрустальный блеск рюмок и фужеров, ваз и графинов, как и обычное цветное стекло всевозможных по форме бутылок с вином, отражаясь в огромных зеркалах, заполнявших простенки между высокими окнами, создавали феерическую картину. Стол в «белом зале» давно не блистал таким обилием и разнообразием изысканных яств и славившихся далеко за пределами края отменных вин из погребов имения Раевского.

Гостеприимный хозяин дома в белоснежной манишке, старинном твердом воротничке с шелковистой «бабочкой» и с орденом «Белый орел» на груди выглядел молодцевато, несмотря на свои шестьдесят с гаком лет и ранения, полученные в мировую войну. Он важно восседал во главе стола в окружении местных банкиров, от которых в немалой степени зависел успех его коммерческой деятельности. И вообще, среди приглашенных превалировали нужные помещику люди: справа и слева вдоль стола, протянувшегося во всю длину «белого зала», расположились владелец двух мельниц и маслобойки, директор мужского лицея короля Кароля Второго, главный врач городской больницы и супружеские пары виноделов и торговцев зерном.

Впервые здесь оказались супруги Попа. Они были приглашены по случаю состоявшейся недавно помолвки их сына Жоржа с внучкой помещика — Изабеллой. Именно этим знаменательным событием и объяснялась необычная пышность новогодней встречи, присутствие на ней многих именитых гостей.

Молодежь разместилась на противоположном от Раевского конце стола. Между будущим женихом — жилистым непоседой Жоржиком и его приятелем Лулу Митреску, прибывшим рано утром из Бухареста, сидели, без умолку болтая и хохоча, Изабелла и ее подружка. Гладкое, с правильными чертами лицо Изабеллы разрумянилось. Сама того не замечая, она часто устремляла взор на мать Жоржика, желая разгадать ее впечатление о себе, ее будущей невестке. Но еще чаще Изабелла поглядывала на Лулу Митреску, испытывая при этом какое-то смутное волнение. Высокий рост, атлетическое сложение, красивое смуглое лицо, едва уловимая лукавинка во взгляде, изысканность манер и грациозность движений привлекли внимание не только внучки помещика, но и многих, оказавшихся поблизости от него.

Покоритель девичьих сердец был и в самом деле на этот раз безукоризненно вежлив, тактичен и скромен: говорил и ел в меру, мало пил, держался просто, шутил не больше, чем следовало, не хвастался и не клялся, как обычно, «честью офицера» и тем более не давал «слово легионера». С Изабеллой он был любезен, но не более, чем с ее подругой и другими соседями по столу. Лулу старался быть незаметным: даже свои частые взгляды на большие часы он пытался скрыть.

Таким собранным и сдержанным «групповод по связям с легионерскими гнездами периферии» не бывал даже в обществе своего тихого и до ужаса загадочного Гицы Заримбы.

Жоржику Попа поведение посланца «Зеленого дома» напоминало затишье перед бурей…

Напротив молодежи задушевно беседовали рано состарившаяся, чрезмерно полная, с рыхлым, но все еще приятным лицом жена помещика Раевского и худая, еще не старая, но болезненная мать Жоржика. У обеих женщин судьба сложилась одинаково: обе лишь формально оставались замужними, обе появлялись в обществе только ради того, чтобы не выносить сор из избы… Помещик Раевский постоянно влюблялся то в актрису-неудачницу, то в сироту-гувернантку, а теперь на склоне лет увлекся краснощекой пышной молочницей, женой хилого пьянчуги сапожника, прихрамывавшего, кстати, не менее его самого. Любители посудачить определили в молочнице своеобразное постоянство: она, дескать, оставаясь верна хромоте, предпочла все же богатство…

Жена Попа — некогда единственная дочь состоятельного винодела, образованная и хорошо воспитанная, сохла под общей крышей отцовского дома с желчным и деспотичным, самоуверенным, но бесталанным и непрактичным супругом. Унаследованное от отца состояние, как и сама наследница, таяло на глазах. Не будь хозяйство записано на имя жены, ретивый супруг давно бы расстался с нею. Теперь он рассчитывал поправить дела проверенным способом: женить сына на единственной наследнице помещика Раевского.