Занавес приподнят

Вспоминая все это, Илья Томов с трудом допускал мысль, что товарищи по подполью могут все же усомниться в его твердости, способности вынести любые пытки, но не выдать такого человека, как Букур, да и никого вообще. «Вот уж поистине, обжегшись на молоке, дуют на воду, — возмущенно размышлял он, имея в виду предательство Лики. — Этому подлюге оказали доверие и ошиблись… Жестоко ошиблись! Потому и во мне теперь, наверно, сомневаются… А что у меня общего с этим хлюстом?! Ничего…»

Томов долго еще был в плену горестных размышлений, но в конце концов здравый смысл взял в нем верх над уязвленным самолюбием. Он смирился с мыслью, что товарищи по подполью в такой ситуации, конечно, обязаны принять все меры предосторожности, и рисовал в своем воображении минуту, когда, пройдя сквозь все испытания, вернется к своим друзьям ничем не запятнанным…

Из коридора донеслись звуки приближающихся шагов. Илья насторожился. Кто-то остановился совсем близко, и все стихло. Через несколько секунд томительного ожидания задвижка глазка медленно и бесшумно приподнялась, в отверстии показалось лицо коридорного. Наконец загремела железная перекладина, дверь открылась, и в сопровождении Мокану в камеру, животом вперед, вошел подвыпивший усатый первый охранник.

Томов сразу же встал по стойке «смирно» и от волнения чуть было не сказал привычное «добрый день», но вовремя спохватился и громко отчеканил:

— Здравия желаю, господин первый охранник!

Усач одобрительно кивнул, и под его широким подбородком образовался жирный, заросший щетиной валик. Хриплым голосом он ответил:

— Молодец, мальчик! Вот так чтобы ты у меня приветствовал начальников…

Мутными глазами охранник оглядел камеру, словно видел ее впервые, скользнул взглядом по все еще стоящему навытяжку заключенному и молча повернулся к выходу.

С довольным выражением лица Мокану поспешил вслед за первым, быстро закрыл за собой дверь. Звонко загремела перекладина, щелкнул, точно ружейный затвор, замок, и в наступившей тишине раздался зычный голос Мокану:

— Камеры тридцать вторая, тридцать первая, двадцать восьмая, двадцать седьмая и двадцать шестая… Приготовить параши на вынос!

Камеры Томова и его соседа не были названы. Илья подошел к двери, прислушался. Рядом звякнула железная перекладина, заскрипела открываемая дверь.

— Добрый день, господин Никулеску! — послышался хриплый голос первого охранника. — С Новым годом!..

Из соседней камеры ответил ровный голос заключенного:

— День добрый, господин первый!.. За поздравление — мерси…

Томов удивился: сосед по камере почему-то не соблюдает правил приветствия, о которых коридорный прожужжал ему все уши…

— Так-так, — просипел первый охранник и разразился хлесткой руганью.

— Я вежливо поздоровался с вами и поблагодарил за поздравление, — спокойно сказал Никулеску, когда первый охранник исчерпал, наконец, поток бранных слов. — Чем же вы так недовольны?

— Чем? Я тебе показал-бы чем, да руки не хочется марать на Новый год об твою большевистскую харю! Да так бы поздравил, что ты на всю жизнь запомнил бы этот Новый год… Но ты не радуйся, Никулеску! Пройдут праздники, и мы свое возьмем… На славу обработаем каждого коммуниста, не волнуйся! Э-ге-ге, шелковыми будете у нас, хоть на витрину!..

— А вы ничего другого и не умеете делать, — спокойно ответил тот же голос. — Но все равно своего не добьетесь… Не раз уж брались, а к чему все это привело? Пустые хлопоты…

— Там видно будет, — прервал его первый охранник. — Добьемся или нет, а второй глаз я тебе выбью! Так и знай, господин Никулеску… Все вы еще попляшете у меня…

— Грозитесь сколько угодно, но «здравья желаю» ни от меня, ни от моих товарищей не услышите до конца дней своих… Вы это знаете. Так что напрасны все ваши разговоры, угрозы, волнения и всякое такое, господин первый…

Разъяренный охранник, не переставая ругаться, с силой захлопнул дверь. Загремела перекладина, щелкнул замок.

Теперь Томов понял, что заключенные коммунисты отказываются подчиниться требованию встречать тюремных чинов по стойке «смирно» и приветствовать словами «здравья желаю». И после некоторого раздумья он решил, что коммунисты поступают правильно. Понятно стало теперь Илье Гомову, почему коридорный охранник Мокану так настойчиво допытывался, на самом ли деле он не коммунист.

— Кому, скоты, велено держаться на расстоянии в пять шагов друг от друга?! — доносился теперь из коридора голос Мокану. — Дождетесь от меня, что вобче отменю прогулку…

Заключенные из перечисленных коридорным охранником камер выходили на прогулку и заодно выносили параши. Медленно прошли они мимо камеры Томова.

Илья прислушивался ко всему, что происходит в коридоре, и не переставал размышлять о том, как ему вести себя в дальнейшем, какую форму и тактику обращения выбрать. Он ведь действительно еще не вступил в партию… Не успел. Всего за два дня до этого знаменательного события его арестовали. И на допросах в сигуранце отрицал какую-либо связь с коммунистами. Поэтому, может быть, и посадили его именно сюда. Хотят испытать, проверить, как он будет вести себя в этой обстановке…