Занавес приподнят

Грустные мысли навеяло на Томова напоминание о наступившем новом годе. Перед его мысленным взором предстала мать, ее доброе утомленное лицо, всегда аккуратно собранные в пучок седеющие волосы, выцветшие от слез глаза, натруженные морщинистые руки… «Неужели, — сокрушенно подумал Илья, — подкомиссар Стырча и в самом деле сказал правду, будто мать арестована?» Стало нестерпимо жаль мать, жаль, что из-за него ей и на старости лет нет покоя… А дед? Одна за другой валятся на него беды! Не успел прийти в себя после одиннадцатилетнего отбывания каторги, как младшая дочь, к которой он приехал в Татарбунары, внезапно умерла. Перебрался к старшей дочери в Болград, и здесь горе — зять с внучкой покинули дом, уехали неизвестно куда, а теперь вот и внука посадили…

Вспомнил Илья жалкую, ссутулившуюся фигуру отца. Он увидел его в зарешеченное оконце «черного ворона». Отец обернулся на окрик, но тюремная машина уже тронулась, и он так и не узнал, кто его окликнул. Отец нес какую-то корзинку, из чего Илья заключил, что и он, и сестренка Лида живут где-то в районе улиц Олтень и Дудешть… Совсем близко от Вэкэрешть, и до тюрьмы рукой подать!

Мысли Ильи вновь перекинулись к Болграду, он представил себе, какие кривотолки среди обывателей города породила весть об его аресте. Вот и Изабелла… Давно уже она перестала отвечать на его письма. Пустыми оказались клятвы… А сейчас узнает, что он арестован, и, чего доброго, скажет, что имя его слышит впервые… Бывает и так. «Что ж, — размышлял Илья, — пути наши разошлись, и это естественно. Разные мы люди, разные у нас возможности и стремления, разные у каждого взгляды на жизнь и совсем-совсем неодинаковые перспективы… Она — внучка и наследница богатейшего в крае помещика, а я, как говорил господин Гаснер, босяк… Уж кто-кто, а этот господин будет радешенек весточке о моем аресте! И конечно, припишет мне какое-нибудь злодеяние вроде кражи со взломом, убийства или шпионажа… Поползут слушки по городу, дойдут до бывших учителей и наверняка до матери тоже…»

Муторно было на душе Ильи от этих мыслей. Он встряхнулся, стал успокаивать себя. «Должно же в конце концов прийти и такое время, когда люди узнают правду! Механик Захария Илиеску сколько раз говорил, что так не может долго продолжаться… А подкомиссар Стырча врал, конечно, когда грозился устроить мне очную ставку с Илиеску… Устроили бы, да руки коротки! Правда, когда в гараж нагрянула полиция, его чуть было не схватили тогда. И как это ни странно, предупредил механика о грозящем ему аресте инспектор Солокану. В этом теперь уже можно было не сомневаться. А Захария скрылся. Он опытный подпольщик, и его вряд ли теперь найдут… Кто же такой Солокану? Там, в гараже, он помог коммунисту избежать ареста, хотя именно для ареста и приехал туда с оравой полицейских, а в префектуре полиции вел себя как самый настоящий держиморда…»

Как ни силился Илья, разгадать эту загадку не мог и втайне надеялся, что и в других подобных случаях Солокану, может быть, выручит. Сейчас же его очень беспокоила судьба товарища Траяна — одного из руководителей партии, как догадывался Томов. Не первый год он находился на нелегальном положении, а после недавнего провала одной организации ему грозил арест. «Что с ним теперь? — думал Илья. — Живет ли он еще на Арменяска, 36, куда его поселили при моем посредничестве и где моя тетушка Домна содержит пансион, или после того, как меня арестовали, его укрыли сразу же в другом месте? Скорее всего, так и сделали… Не могут же они рисковать жизнью Илиеску и Траяна, рассчитывая на то, что я, совсем еще молодой подпольщик, устою, никого и ничего не выдам на допросах в сигуранце… А типография? С каким трудом и риском удалось увезти ее буквально из-под носа полицейских ищеек!.. Да и не найти, пожалуй, более надежного места для нее, чем подвал гаража уважаемого властями профессора Букура… А теперь по той же причине товарищи, должно быть, из предосторожности вынуждены куда-то перевозить типографию… И не только типографию, но и самого профессора! Неужели они допускают мысль, что я могу и его выдать?! Такого человека!..»

Томов помнил рассказ шофера Аурела Морару о том, как его хозяин профессор Букур был недоволен, но не тем, что в гараже оказалась подпольная типография коммунистов, а тем, что Аурел не оказал ему должного доверия и привез станок со шрифтом тайком от него. Тогда же Букур поведал своему шоферу, что еще в молодости, когда проходил практику в Париже, ему посчастливилось познакомиться и беседовать с Лениным, человеком, которого он с тех пор и на всю жизнь глубоко уважает.