Занавески

Петр уводит Кузьму.

Свет гаснет. Когда загорается вновь, мы видим, что наступило утро. Кричат петухи, позванивают ведра, где-то рубят дрова. Входит  П о л и н а, слушает утро. Появляется  М о т р я.

М о т р я. Денек нонче как раз для покоса хорош будет! Здравствуй, председатель!

П о л и н а. Здравствуй, Мотря! Ты куда в такую рань?

М о т р я. Во! В город!

П о л и н а. Зачем?

М о т р я. Поглядеть охота! Привыкла! А от Поспелова ничего нету?

П о л и н а. Нету.

М о т р я. И не надо. Ты когда замуж пойдешь? Гляди, высохнет учитель! (Кричит.) Учитель! Ну, вставай! Барышня уж на работу собралась.

Входит  Е г о р.

Е г о р. Доброе утро.

П о л и н а. Доброе!

Входит  К у з ь м а.

Кузьма Степанович, вчера твои кони опять потраву сделали! Залезли в рожь!

К у з ь м а. Нет, не мои! Не! Мои разве полезут? Знать, чужие какие ходят!

П о л и н а. Ты уж погляди за своими, ладно?

К у з ь м а. Знамо дело, поглядим!

М о т р я. Во! Кузьма, хошь, я тебе в городе трубу подзорную куплю? Во! Глядеть станешь аж до неба!

К у з ь м а. Ты лучше себе купи кляп! Ладно, некогда мне брехать-то с вами! Полина, на обед придешь?

П о л и н а. Приду.

К у з ь м а. Так я щей наварю!

П о л и н а. Спасибо.

К у з ь м а. Ишо не ела, а уже спасибо! (Уходит.)

М о т р я. Любит он тебя, Полина! Ты ему теперь замес дочери…

Входит  П е т р.

П е т р. Доброе утречко!

М о т р я. Во! Горшки-то все перемыл?!

П е т р. А их всего два!

М о т р я. Во! Погляди на дурака! Двойню завел, так теперь уж как стрекозел летает!

П е т р. Я, может, еще заведу, ты почем знаешь? (Уходит.)

М о т р я. Ну, разговорилась… Еще на машину опоздаю… (Уходит.)

Е г о р. А дом Горюновых так и стоит заколоченный…

П о л и н а. Снести бы его… Прямо как увижу, так душа темнеет.

Е г о р. Да… Ну, пойдем! Работать надо!

П о л и н а. Вечером придешь?

Е г о р. Как положено. В девять!

П о л и н а. Счастливо поработать.

Е г о р. И тебе счастливо!

З а н а в е с.

РАСПУТИЦА Пьеса в двух действиях

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

П р а с к о в ь я  С и б и р ц е в а.

И в а н  К а й д а н о в.

С в е т а — его жена.

Е г о р  Д е н и с о в и ч  Л о б о в — председатель колхоза.

И г о р ь  А л е к с е е в и ч  У т е х и н — журналист.

А л л а.

Л о н г и н о в  Д м и т р и й — ее муж.

О л я — их дочь.

Ф и р с о в а — буфетчица.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Зал ожидания на автовокзале. Он небольшой, с застекленной задней стенкой. В левом дальнем углу буфет, рядом с ним два столика, высокие, чтобы можно было есть стоя. Несколько лавок для пассажиров. В правом ближнем углу пианино, в левом — печка-голландка. Темнеет. За окнами льет проливной дождь. Невозможно разобрать, что там дальше. За стойкой щелкает костяшками буфетчица.

Входит  П р а с к о в ь я  С и б и р ц е в а. Она в прорезиненном мужском плаще и целлофановом мешке, который накинут сверх плаща. Долго отряхивает с себя воду.

П р а с к о в ь я. Здорово живешь, Дора!

Ф и р с о в а. Ты, что ли, Прасковья?

П р а с к о в ь я. Я, милая, я.

Ф и р с о в а. Да ты откуда?

П р а с к о в ь я. С райцентра. Сменщица моя, Дуся Никульшина, в больнице там. Давно думала проведать.

Ф и р с о в а. Чего с ней?

П р а с к о в ь я. Да мужик, видно, почки отбил. Десятый день пьет! А чего ему. Воля. Дуськи нет! От гад, от паразит!

Ф и р с о в а. Теперь от мужика и осталось, что глотка да кулак. Сколько у меня их было! Бывало, и оденешь, обуешь, накормишь, напоишь, а он тебе же и по мордам! Одной лучше! Лучше, Прасковья!

П р а с к о в ь я. Тебе, Дора, конечно. Ты сама как мужик. Вот и куришь и вино любишь.

Ф и р с о в а. Тюрьма научила.

П р а с к о в ь я. А жила бы у себя в деревеньке и жила! Сколь ты как убегла?

Ф и р с о в а. Так двадцать лет! Вот последний месяц, да в отпуск. Слушай, Прасковья, а ты когда была в отпуске?

П р а с к о в ь я. Не довелось.

Ф и р с о в а. Е-мое! Что не мое, то наше! За сорок лет ни разу?!

П р а с к о в ь я. Так ведь коров с собою в отпуск не возьмешь! А сменщиц нету. Ты вон в магазине не уработалась, а на ферме-то подавно! Нынче молодежь пошла, прямо диво! Хорошие ребята, грех жаловаться, хорошие. Правда, спят долго. У нас — хошь не хошь, а в четыре утра подымайся.

Ф и р с о в а. Е-мое! И ты это, сорок лет, каждое утро в четыре?