Б е с. Нету, брат Копейкин, больше ни самовара, ни Каменки твоей нету. Давно на ее месте вырыли котлован под химзавод. Химзавод этот так и не построят, а котлован зальет водой, размоет, и станет он оврагом…
К о п е й к и н. Слышь, а дочка, выходит, не моя? Соня не моя разве?
Л и з а. Молчите. Пейте чай.
К о п е й к и н. Соню, дочку, жалко. Может, мне не умирать? Заберу Соню и уеду… Куда-нибудь… В котлован в этот, к примеру?
И з ю м о в. Лиза!
Л и з а. Андрей, а как твой роман? Ты его не закончил?
И з ю м о в. Все писал для денег, а для бессмертия не хочу. Нету бессмертия!
Л и з а. Милый мой, хороший писатель, я ведь тебя никогда не читала! Как жалко. Все времени не было. Прочту страницу, две — и спать!
И з ю м о в. А говорила, что любишь мои книги…
Л и з а. Да, любила, любила их держать в руках, думать о тебе. Сам понимаешь, учеба. Потом — то на концерт, то на дискотеку… Смешно. А ты себе сидел и писал, писал… Как странно все! И ничего не путается в голове. Мысли текут ровно, и только больно. Но и больно так, как бывает после боли. Все после. Дядя Гоша, идите к Соне. Ей нельзя быть одной. Как-то не получается у нас с тобой разговора, Андрей. Наверное, потому что нам нечего вспомнить. Да и бабушку жалко. А давайте еще немного посидим. Смотрите — заря вечерняя.
Б е с. Когда наступит утро, меня уже не будет. И не увижу, как бежит утренняя заря. И останусь один… Знаете, в последнее время мерзнуть стал… К чему бы это?
Л и з а. А вы знаете, Репенко плакал! Честное слово!
Р е п е н к о. Как не плакать, Клава! Вся моя жизнь накрылась как абажуром… Вот они, денежки-то, почти в руках были! И что теперь! Пенсия! Сколько той пенсии? Сколько жизни, столько пенсии.
К л а в а. А дочку все же возьмем!
Р е п е н к о. И судить некого! Вот беда!
К л а в а. Слышь, сторож, дочку возьмем?! Подлый ты! Подлый… Обещал ведь…
К о п е й к и н. Эх, Клавдия! А знаете, я ей все прощу. И Соню не отдам. Моя Соня. Ладно, пойду жить. Может, там, на земле, и не свидимся. Да, скорей всего, так и будет. Спасибо за компанию.
Б е с. Давай поправляйся. И не пей больше.
К о п е й к и н. Больше не буду… Это уж как пить дать!
Б е с. Ну вот тебя, Копейкин, выходили. После больницы ты заберешь свою Соню. Андрей Дмитриевич, уже ночь!
И з ю м о в. Да, да… Лиза, я вас… Я тебя провожу?
Б е с
Л и з а. Да.
Б е с. Тогда прощай…
Л и з а. Прощайте все. Прощайте, мои хорошие!
И з ю м о в. Лиза… Лиза! Лиза!!!
К о п е й к и н. Догонит он ее?
Б е с. Никогда… Все будет бежать, бежать… И никогда не догонит. Все, Копейкин, ваше время истекло. Вам пора!
Б е с. Пощади всех!
ОБЩИЙ ВАГОН
С о м о в А н д р е й С е р г е е в и ч — писатель, 46 лет.
Л и д и я — жена Сомова, 38 лет.
К а т я — дочь Сомовых, 19 лет.
С т о й л о в В и к т о р Н и к о л а е в и ч — 60 лет.
Н а к а т о в Т и м о ф е й Е в п а т о в и ч — 70 лет.
Д а ш а — 21 год.
И в а н — 25 лет.
С и м а К р у ж к о в а — проводница, 30 лет.
Ш и ш и г и н П л а т о н В а с и л ь е в и ч — художник, 45 лет.
У с о л ь ц е в а М а р ф а К и р и л л о в н а — 70 лет.
А н н а С и т н и к о в а — 60 лет.
К о л я — ее сын, 23 года.
Г о л о с к о в — около 40 лет.
С и м а. Парень, а парень! Чай будешь?