Занимательная медицина. Развитие российского врачевания

Однако, как показывают совершенно нехитрые расчеты, сам младенец Матвей родился в январе 1774 года… Значит, доктор Вильгельм Михайлович Рихтер, один из первых историков отечественной медицины, был в общем-то прав… Годом рождения Матвея Мудрова определенно необходимо считать 1774. Но только случилось это – вовсе не 23 марта, а где-то, по крайней мере, в январе месяце…

* * *

Матвей был самым младшим среди всех своих братьев. Самый старший из них – Иван. Затем следовали Алексей, Кирилл да и сам Матвей.

Сам Матвей Мудров был смолоду совсем не промах.

Все современники свидетельствуют: был он высоким, статным, красивым, чернобровым, даже – кудрявым слегка…

На него все заглядывались.

И не одна вологодская девица, (особенно из молодых, из послушниц Вологодского девичьего монастыря, из еще только будущих монахинь, которая обрекла себя на вечное безбрачие), – не раз, и не два мочила ночами горькой слезой в подушку свое лицо, по причине того, что не может пригреть у себя на груди такого писаного красавца…

Между тем, семья священника жила очень бедно.

Петр Илларионович Страхов, бывший его учеником, а впоследствии ставший даже профессором Московского университета, вспоминал затем, что мать Мудрова, Надежда Ивановна, судя по его личным рассказам, пользовалась даже лучиной для освещения всего вокруг себя. Кроме того, она не знала, за что ей взяться в первую очередь. Из чего испечь бы более или менее ловких лепешек, а то и настоящих хлебцев в виду уже шибко приближавшихся праздников.

Отец же его, Матвея, Яков Иванович, точно, служил священником, как уже можно понять, в девичьем Вологодском монастыре. По стопам отца пошел и старший брат Матвея, его родной брат Иван, уже как-то вскользь упомянутый нами…

Монастырь этот был расположен, опять же, надо полагать, совсем неподалеку от такого привычного для него жилища.

А сам он, Матвей, – и не знал поначалу, к чему приложить свои руки. Пока что учился в духовной семинарии, на богословском ее отделении. То есть, и сам собирался когда-нибудь стать священником…

Однако время летело. Быть может, и не так быстро, как в нашу, слишком уж торопливую пору, но все-таки…

После окончания семинарии какое-то время Матвей посещал городское училище, впоследствии преобразованное в указанную выше городскую мужскую гимназию, импозантное здание которой все также продолжает возвышаться гордо на набережной реки Золотухи (иначе Содемы или даже Содимы).

Отец нашего героя прослыл весьма просвещенным священником. Знал он целых три языка: латинский, древнегреческий и древнееврейский[43], не считая церковнославянского, без знания которого немыслим был в то время любой прихожанин, а тем более человек, посвященный к тому же в духовный сан.

Был он также, продвинут и в области медицины. То есть – умел врачевать. Он и оказывал помощь разным перехожим людям, которые иногда забредали в Вологду, спеша к отдаленному сильно от Вологды Соловецкому монастырю. Помогал он и всем своим прихожанам.

Да и не только им…

Латинскому языку обучил он и своего малолетнего парнишку и даже начаткам греческого. Порою, вдвоем, они принимались за изучение всяких там древнегреческих хитросплетений, забавных его премудростей, разных там циркумфлексов и всяческих придыханий, да и прочего всякого, тому слишком подобного. Другими словами, наука велеречивого Гиппократа, как и пресловутого римлянина Авла Корнелия Цельса, – теперь уже точно не сходила с языка весьма говорливого отрока Матвея…

Другой его сосед, человек уже совсем посторонний, обучил Матвея премудростям своего нехитрого ремесла: первичным навыкам переплетного дела. Так что смог Матвей переплетать тетрадки своих сокурсников в бурсе[44], получая за это тоже какие-то деньги…

С другой стороны, Матвей стал приносить своему отцу еще более верные деньжата, поскольку принялся обучать латыни, а то и подлинному русскому языку, уже всех пожелавших того. Короче говоря, парень помогал семье, давая уроки латыни и русской грамматики.

Как вспоминает все тот же Петр Илларионович Страхов, Матвей Мудров страшно любил вспоминать свое беззаботное детство, проведенное в весьма спокойной и тихой, провинциальной Вологде, куда не доскакать на любом быстрокрылом коне, а уж тем более – на тихоходной кляче, которых, да еще в окрестностях Вологды, – было не занимать…

Отца, само собой, беспокоила мысль о каком-нибудь достойном занятии для сына. Однажды, глядя на его беспокойные устремления, он даже промолвил, что в Московском университете открылось специальное медицинское отделение. Целый медицинский фа-куль-тет.

От латинского, стало быть слова, facultas, facultatis, что значит, если перевести это слово на русский язык, возможность, повод…

Не попробовать ли Матвею, что ли?

А тут еще подвернулся весьма подходящий житейский случай.