Занимательная музыкология для взрослых

У меня создалось впечатление, возможно ошибочное, и тогда я приношу извинения, что вы, прочитав предыдущий абзац, не до конца оценили всю гениальность произошедшего.

Не исключено, что это моя вина. Поэтому я попытаюсь изложить свою мысль несколько иначе.

Словом, которое является мнемоническим ошметком строки из гимна Иоанну Крестителю, текста, написанного бенедиктинским монахом Павлом Диаконом в VIII веке, например словом Fa, вы называете звук частотой приблизительно 349 герц и при этом его же и издаете голосом.

Это очень высокий уровень абстракции. Может быть, круче него только уровень слова трансцендентность, которое тоже ни потрогать, ни понюхать.

Впрочем, нет. Фа можно услышать. И фа можно в любой момент создать. То есть исполнить.

Интеллектуальный подвиг Гвидо, изменивший мир, был гениальным прозрением великого ученого. Недаром Гвидо Аретинский считался в те времена одним из двух столпов музыкальной науки наряду с Боэцием.

В общем, со всем пафосом, на который я способен, должен сказать, что по справедливости бюсты, барельефы, скульптуры и изображения Гвидо д’Ареццо должны находиться в каждом заведении, которое по тем или иным причинам занимается музыкой.

Несколько слов о нотах и буквах

Естественно, через всю эту книгу красной нитью проходит мысль Екклесиаста насчет того, что ничто не ново под луной. Поэтому, если мы исходим из этой концепции, у нас не может вызвать ни малейшего удивления то, что параллельно нотной системе записи Гвидо использует также и буквы латинского алфавита, присваивая их нотам. Ничего принципиально нового, как вы уже знаете, в этом нет.

При этом вызывает восхищение тот факт, что ноты, расстояние между которыми равнялось октаве, Гвидо квалифицировал как одну и ту же ноту и, соответственно, обозначал одной и той же буквой. То есть нота ля в любой октаве будет нотой ля. Для нас это само собой разумеется, но я совершенно не убежден, что эта мысль всегда лежала на поверхности.

Идея обозначать ноты буквами оказалась столь же очевидной, сколь и жизнеспособной. По крайней мере, эта традиция вполне успешно функционирует в наши дни. Это последовательность из семи букв от A, которое соответствует ноте ля, до G. Семь нот — семь букв. Ноты подряд снизу вверх — буквы по алфавиту слева направо.

Нот с тех пор у нас прибавилось, теперь в стандартной комплектации в октаве их двенадцать. Для обозначения этих «лишних» существует достаточно удобная вполне формализованная схема с несколькими исключениями. Слово «несколько» в данном контексте является синонимом слова «много» и еще нескольких обсценных выражений. Потому что в музыке без них никак — уж слишком много специалистов из разных стран занимались созданием этого величественного кривоватого здания.

Шифрование двойного назначения

Буквенные обозначения нот, находящиеся на стыке письменности нотной и словесной, подсказали возможность использования нотных последовательностей в качестве своеобразной подписи композиторов.

Наиболее известны монограммы И. С. Баха — BACH (си-бемоль, ля, до, си) и Д. Шостаковича — DSCH (ре, ми-бемоль, до, си). Логика процесса понятна — сочетания из четырех букв превращаются в мотивчик из тех четырех нот, которые обозначаются этими буквами (разумеется, там внутри опять всякие исключения и условности, пропади они пропадом). Они вполне узнаваемы и так или иначе являются прямым приветом от автора. Можно назвать это музыкальным логотипом или подписью.

В принципе, в этих довольно распространенных интеллектуальных играх отметились и Шуман, и Шенберг, и Шнитке… Нет, композиторы на другие буквы тоже такое проделывали. Своего рода развлечение «для посвященных», к музыке прямого отношения не имеющее. Игра в бисер.

Хотя для Шостаковича, похоже, оставить часть себя в произведении в таком символическом виде было очень важно. Начиная с Первого скрипичного концерта, написанного в 1948 году, эти звуки — ре, ми-бемоль, до, си — становятся узнаваемым элементом музыкального языка Шостаковича.

Вообще, стыки разных знаковых систем открывают довольно любопытные перспективы в области шифрования. Секретные сообщения можно перевести в цифровую форму, как это обычно в фильмах делают разведчики, но можно и в нотную. Самый кинематографически изысканный вариант был показан в «Тайне двух океанов» 1956 года, где музыкант и вражеский шпион Ивашев, виртуозно играя на рояле со встроенным радиопередатчиком, ухитрялся во время исполнения передавать донесение с помощью азбуки Морзе, используя одну из клавиш.

Кстати