Итак, 1889 год. В Париже проходит Всемирная выставка, приуроченная к столетию Великой французской революции. К этому событию построена трехсотметровая башня, которую иначе как Эйфелевой теперь никто не называет (она, между прочим, была вдвое выше самого высокого на тот момент сооружения, построенного всего за пять лет до этого, — монумента Вашингтону в одноименном городе), тогда же родилась еще одна достопримечательность Парижа — кабаре «Мулен Руж». Всемирная выставка символизировала триумф новой эпохи — демонстрировались автомобили Карла Бенца и Готлиба Даймлера с бензиновым двигателем, во всем блеске показала себя еще одна новинка — цветная фотография. Сама же выставка прошла под знаком электричества — подсветка фонтанов, освещение почти полукилометрового Дворца машин — гигантского выставочного павильона, наверху которого из светящихся лампочек было выложено слово «Эдисон», телефоны, телеграф, прожекторы на верхушке Эйфелевой башни, которые были видны за семьдесят километров…
В рамках культурной программы, как сейчас принято говорить, во дворце Трокадеро выступал симфонический оркестр под управлением Н. А. Римского-Корсакова. Правда, Россия официального участия в этой выставке не принимала, и это вполне понятно — во время революции 1789 года французы поступили со своим монархом совершенно живодерским образом. Я уж не говорю про абсолютно дикарский текст «Марсельезы».
Так вот, даже на этом фантастическом фоне, достойном романов Жюля Верна, фонограф Эдисона произвел совершеннейший фурор. Собственно, и сам Эдисон был звездой этой выставки. По крайней мере, выставка его достижений занимала треть американской экспозиции. В его честь был дан спектакль в Парижской опере с исполнением американского гимна при появлении великого изобретателя и приглашением его с семьей в ложу президента Франции Сади Карно. В честь Эдисона на верхнем ярусе башни был дан торжественный обед, на котором с приветственным тостом выступил композитор Шарль Гуно, которого мы более всего знаем по операм «Фауст», «Ромео и Джульетта» и пионерскому маршу «Взвейтесь кострами, синие ночи», написанному Сергеем Кайдан-Дешкиным на основе мотивчика из «Хора солдат» из того же «Фауста», который совершенно потряс двадцатилетнего комсомольца, неожиданно попавшего в 1922 году на эту оперу в Большой театр.
Вообще-то, как это обычно бывает, смысл нового явления почти никто не понял. Произошло ровно то же самое, что через шесть лет с синематографом братьев Люмьер — все увидели в синематографе остроумный аттракцион, техническую новинку, что угодно — но не понимание того, что на их глазах рождается новый вид искусства.
Самому Эдисону фонограф в первую очередь представлялся прибором для облегчения канцелярской деятельности — диктовки писем, распоряжений. В принципе, как технократ по типу мышления, он был абсолютно прав. Тогдашние кондиции фонографа не давали повода рассчитывать ни на что большее, чем запись речи. Хотя, судя по активной деятельности Эдисона по продвижению фонографа среди музыкантов, он подозревал и иные коммерческие перспективы. Так, например, еще за год до этой выставки Ханс фон Бюлов, дирижер, пианист и композитор, а главное для Эдисона, чрезвычайно известная медийная персона, записал на фонограф несколько произведений Шопена.
Великий изобретатель был малость глуховат. Даже не совсем малость.
Существует огромное число историй, которые объясняют причины глухоты Эдисона. Она могла быть результатом осложнений после перенесенной скарлатины, результатом плохой наследственности, поскольку его брат и отец тоже были глуховаты, сам он рассказывал, что получил в ухо от начальства после того, как его эксперименты с фосфором закончились взрывом в депо, в вагоне, где у него была собственная лаборатория. Генри Форду он излагал другую версию. Дескать, когда работал мальчишкой-газетчиком, то «задержался на станции, ожидая нескольких моих покупателей газет, и поезд двинулся. Я побежал и схватился за заднюю ступеньку, почти совершенно задохнувшись, и не мог сам подняться, потому что ступеньки в то время были очень высокие. Кондуктор нагнулся и схватил меня за уши, и, когда он меня тащил, я почувствовал, что что-то в моих ушах треснуло, и вот после этого я начал глохнуть».
Поскольку все эти истории более или менее взаимоисключающие, вы можете выбрать любую на свое усмотрение.
Тем не менее Эдисон, как правило, наслаждавшийся тишиной даже в окружавшем его грохоте, очень любил музыку. Редкими тихими семейными вечерами его жена Мина выбирала восковой валик из коллекции Эдисона, и они слушали музыку.
Чаще всего для своего глухого мужа Мина ставила произведения Бетховена.
У каждого свое чувство юмора…
Узнав о том, что новым прибором заинтересовался Лев Толстой, Эдисон выслал ему в Ясную Поляну фонограф с надписью: «Подарок графу Льву Толстому от Томаса Алвы Эдисона».