Занимательная музыкология для взрослых

Но одновременно с этим меня печалит и удивляет, что никто особо не озадачивается количеством исчезнувших музыкальных произведений. Пропавших, сгоревших, уничтоженных во время войн. Если говорить о древних ближневосточных и античных артефактах, то там вообще считаные единицы сохранились. Хотя, надеюсь, здесь еще не все потеряно. В смысле, не все найдено.

С нашей стороны истории дело обстоит несколько лучше. Прогресс в области нотоиздательства привел к тому, что если ноты исчезают бесследно, то лишь в тоннах и кубометрах других нот.

А вот в начале времен, когда многие произведения существовали в одном или нескольких экземплярах, дело было значительно хуже.

Скажем, из десяти опер Клаудио Монтеверди[54] до нас дошли лишь три.

Утрачена VII книга шестиголосных мадригалов, часть шестиголосных мотетов, часть партий нескольких произведений Карло Джезуальдо да Венозы (1566–1613), странного и удивительного композитора, который существовал как бы в стороне от тогдашнего мейнстрима музыкальной логики и музыкального языка.

Где-то там, в веках, затерялась пара опер Николы Порпоры, великого оперного композитора эпохи барокко и выдающегося педагога, у которого Йозеф Гайдн брал уроки композиции, а другой ученик которого, Фаринелли, стал легендой.

Конечно, есть надежда, что какие-то ноты завалялись где-нибудь в подвалах монастырей или замков. Как это случилось, скажем, с Антонио Вивальди, четырнадцать томов совершенно неизвестных произведений которого нашлись в 1926 году в монастырском колледже Сан-Карло неподалеку от Пьемонта — там просто затеяли ремонт и обнаружили массу всего, что давно потеряли и даже забыли, что оно было, включая ноты с произведениями Вивальди (это к вопросу о том, как важно иногда, хотя бы раз в двести лет, наводить порядок в помещении).

Когда в пожаре сгорает оперный театр — это катастрофа. Но не беда. Беда — это когда вместе с театром сгорает нотная библиотека, которая есть в каждом театре, и безвозвратно исчезают уникальные экземпляры нот.

Можно просто печально перечислять такие события, пытаясь представить себе, какие сокровища пропали навсегда.

Пожар в театре Копенгагена в 1668 году. В конце первого акта бог Марс начал разбрасывать вокруг себя «огнедышащих чертей». Результат превзошел все ожидания.

Лиссабон. 1755 год. Вот только-только открыли новенький Оперный театр. И полугода не прошло. И на тебе, прямо как у Довлатова — «Был ясный, теплый, солнечный…».

Пауза.

«Предпоследний день…»

И, наконец, отчетливо:

«Помпеи!»

В марте открыли, а первого ноября Оперный театр, впрочем как и весь Лиссабон, был стерт с лица земли мощнейшим землетрясением. И добит пожаром.

Венецианский театр La Fenice (Феникс), открытый в 1792 году, первый раз сгорел уже через два года — в 1794-м. Как театр назовешь…

Лондонский «Ковент-Гарден», который ставил оперы с 1734 года, сгорел в 1808 году.

Большой театр первый раз сгорел еще до того, как был построен, поэтому этот пожар не считается. А в 1805-м, 1812-м и 1853-м он горел уже вместе с библиотекой.

Между прочим, единственный экземпляр партитуры «Руслана и Людмилы» Глинки сгорел в 1859 году при пожаре Театра-цирка, на месте которого теперь находится Мариинский театр, и партитуру оперы потом восстанавливали Римский-Корсаков, Балакирев и Лядов.

Оперные театры все сгорали вместе с библиотекой.

Такие дела.

Часть восьмая Звукозапись

Трудно представить себе что-нибудь более эфемерное, чем запись звука. Я имею в виду не запись нот значками на каком-либо носителе — от бумаги до бронзы (это я про памятник Чайковскому перед Московской консерваторией вспомнил, там на оградке бронзовые цитаты из классика). Я говорю про запись колебаний воздуха. «Архитектура — это застывшая музыка». Ага, еще этого ужаса не хватает, тоже мне, форма звукозаписи. Хотя «Болеро» Равеля в таком формате, наверное, смотрелось бы любопытно.

Опять же, любимое нами теперь 4’33’’ в трех корпу-сах под открытым небом. С перерасходом финансирования.

Если не считать Шеллинга, то про «застывшую музыку» лучше всего рассказал барон Мюнхгаузен — помните историю, когда в почтовом рожке замерзло все, что по дороге наиграл почтальон, а когда на ближайшей почтовой станции он повесил рожок около печки, это «все» оттаяло?

А что, неплохо вышло — вместо объявленной прямой трансляции получили полнометражный «Концерт по заявкам» в записи.

Барон сохранил для нас всю программу того незабываемого вечера.[55]

Запись звука — это совершеннейшее чудо! Я даже не говорю о наших современниках (хотя, конечно, у разных поколений разные современники), но когда ты можешь услышать, как пела великая Аделина Патти, которую дополнительно обессмертил в своем музыкальном памфлете «Раек» М. П. Мусоргский… Пусть даже запись была сделана, когда певица была уже не в самом расцвете своего мастерства. Но просто представьте себе эпоху — девятнадцатилетняя Патти пела в 1862 году в Белом доме для Авраама Линкольна.