Занимательная смерть. Развлечения эпохи постгуманизма

Решающим эстетическим фактором в ее формировании стала готическая эстетика. Это мощное направление в художественной литературе и кинематографе подготовило почву для эстетизации насильственной смерти в качестве выражения неодобрения человечества как вида, не выдержавшего проверки временем. Готическая эстетика возникла в 1980‐е — начале 1990‐х годов, когда две тенденции — изображение монстров и прочей нежити, с одной стороны, и описание кошмаров, с другой, — соединились в популярной литературе и кинематографии. Идеализация монстра как нового культурного героя, действующего в вымышленных кошмарах, породила новую формулу развлечений, оказавшуюся как нельзя более притягательной. Готическая эстетика превратила нелюдей в незаменимых протагонистов кино и литературы, создавая необходимые условия для выражения современной зацикленности на культе смерти.

Готическая эстетика глубоко укоренилась в западной культуре последних двух столетий[885]. Авторы готических романов экспериментировали с литературными кошмарами и развивали литературные методы, способные помочь им ввести читателей в подобный кошмару транс. Следует отметить, однако, что авторы английского готического романа были прямыми провозвестниками готической эстетики. Большинству из них не хватило смелости отмежеваться от антропоцентрических идеалов Просвещения, тенденции, примером которой служит «Франкенштейн» Мэри Шелли, и в этом романе четко показана оппозиция человека и монстра[886]. Даже возрождение готики в конце XIX и начале ХХ столетия не породило таких монстров, каких мы привыкли встречать сегодня. В то время протагонисты, которые целиком и полностью завладевали воображением автора и с которыми, по идее, должен идентифицировать себя читатель (как в парадигматическом «Дракуле» Брэма Стокера), были все-таки людьми, а не чудовищами.

Подлинные нелюди готической эстетики были выведены Дж. Р. Р. Толкином. Он создал эстетическую вселенную, ставшую примером антигуманизма; предполагалось, что читатели эпопеи Толкина будут идентифицировать себя с его хоббитами, существами явно нечеловеческой природы. Месмерическая эстетика Г. Ф. Лавкрафта предложила литературный кошмар в качестве средства гедонистического самоудовлетворения прелестным ужасом и ужасной прелестью кошмара, а также в качестве прямой альтернативы миру людей[887]. Произведения Толкина и Лавкрафта заложили основы современной культуры потребления кошмара и способствовали ее проникновению в обыденную жизнь миллионов читателей, зрителей, геймеров.

Культ виртуальной смерти возрос на волне готической эстетики. Монстры, «питающиеся» людьми, олицетворяют завороженность насильственной смертью в художественных произведениях как выражение крайнего отвращения к человеку и человечеству. Стремление публики идентифицироваться с монстрами облегчалось погружением в транс кошмара, в который такие произведения ввергают своих зрителей и читателей, искажая их нормальное восприятие с помощью как испытанных литературных приемов, так и новых технологий, для того чтобы вызвать у них иллюзию, будто они сами наделены сверхчеловеческими способностями. Если готический роман, выступавший против эстетики Просвещения, был в основе своей бунтом против рациональности, то готическую эстетику наших дней можно рассматривать как реакцию на кризис рациональности, вызванный тем, что в конце ХХ века основы западной философии и эстетика модерна были поставлены под сомнение. Распад главных парадигм гуманитарных наук в 1970–1980‐е годы стал важным мерилом этого кризиса.

Интеллектуальные истоки культа смерти восходят к двум философским идеям: критике европейского гуманизма и отказу от концепции человеческой исключительности. В 1960–1970‐е годы обе эти идеи вновь снискали популярность у интеллектуалов и философов, после чего проникновение этих идей в популярную культуру основательно изменило их смысл, погасило их изначальный критический порыв и превратило их в модные культтовары.

Во Французской теории, изрядно повлиявшей на западное мышление второй половины ХХ века, этим идеям было отведено почетное место. Критика гуманизма французскими интеллектуалами, в которой они следовали Марксу и Ницше, была подчинена их главной цели — дезавуировать трансцендентальный субъект классической западной философии. Кроме того, они придавали большое значение критике идеологии Просвещения и буржуазного общества, что тоже сказывалось на их отношении к гуманизму. В конечном счете помещение монстров или животных в центр их интеллектуального проекта было радикальным жестом, который красноречиво свидетельствовал об их подходе к гуманизму и человеческой исключительности. В тот же период англофонные философы и интеллектуалы закладывали теоретические основы движения в защиту прав животных. Они настаивали, что у животных есть моральные права, и ввели в обиход термин speciesism — «претензия на видовую уникальность», дабы развенчать идею человеческой исключительности и превосходства человека над всеми другими живыми организмами.