Занимательное литературоведение, или Новые похождения знакомых героев

- Вот видите? - обрадовался городничий. - А в пьесе, сочиненной господином Гоголем, действуют одни уроды. Одни только монстры. 

- Монстры! 

- Чудовища! 

- Плуты! 

- Дураки! 

- Ни одного честного человека! - возмущенно загалдели все его спутники. 

- Ошибаетесь, господа! - раздался тут вдруг новый голос. 

Это вышел из своего укрытия Гоголь. 

- А это еще кто такой? - воззрился на него городничий. - Откуда он тут взялся? 

- Честь имею представить вам, господа, - сказал я, - автора комедии, героями которой вы все являетесь. Если желаете, можете высказать свои претензии ему прямо в глаза. 

- А-а, так это он самый есть? - сказал Хлопов. 

- Хорош! - в сердцах воскликнула Анна Андреевна. 

- Подслушивал! - возмутился Земляника. 

- Шпионил! - вторил ему Ляпкин-Тяпкин. 

- Теперь небось в новую комедию вставит, - испуганно предположила Анна Андреевна. 

- У-у, щелкоперы, либералы, бумагомараки! Чертово семя! - скрипел зубами городничий. 

- Я принимаю все ваши претензии, господа, - сказал Гоголь. 

Услышав это неожиданное заявление, все смолкли. 

- Все, кроме одной, - поправился он. - Вы изволили бросить мне упрек, что в моей комедии якобы нет ни одного честного лица... 

- Вот-вот!.. Одни чудовища!.. Уроды!.. Хоть бы один благородный человек!.. - хором заговорили все. 

- Мне жаль, господа, - продолжал Гоголь, - что никто из вас не заметил честного лица, бывшего в моей пиесе. 

- Но ведь в "Ревизоре" как будто и в самом деле нет ни одного положительного героя, - сказал Тугодум. 

- Ошибаетесь, друг мой, - возразил Гоголь. - Было, было одно честное, благородное лицо, действовавшее в моей комедии во все продолжение ее. Это честное, благородное лицо был - смех. 

- Эк, куда метнул! - сказал городничий. 

- Да, да, смех! - повторил Гоголь. - Я сатирик, я служил ему честно и потому должен стать его заступником. Смех значительней и глубже, чем думают. Несправедливы те, которые говорят, что смех не действует на тех, противу которых устремлен, и что плут первый посмеется над плутом, выведенным на сцену: плут-потомок посмеется, но плут-современник не в силах посмеяться! Насмешки боится даже тот, кто уж ничего не боится на свете... 

- Но искусство должно радовать душу, - сказала Анна Андреевна. Услаждать нам зрение, слух, а не оскорблять... 

- Искусство, я полагаю, должно исправлять нравы, - возразил ей Гоголь. 

- Эх, сударь! - попытался пристыдить его городничий. - Уж ежели вы решили исправлять нравы пером своим, так извольте описывать жизнь такой, как она есть, а не сочинять всякие побасенки. 

- Побасенки?! - вскинулся Гоголь. - А вон протекли века, города и народы снеслись и исчезли с лица земли, как дым унеслось все, что было, а побасенки живут и повторяются поныне... Побасенки!.. А вон стонут балконы и перилы театров. Все потряслось снизу доверху, превратясь в одно чувство, в один миг, в одного человека, все люди встретились, как братья, в одном душевном движенье, и гремит дружным рукоплесканьем благодарный гимн тому, которого уже пятьсот лет нет на свете... Побасенки!.. Но мир задремал бы без таких побасенок, обмелела бы жизнь, плесенью и тиной покрылись бы души... Побасенки!.. 

Поскольку этот патетический монолог Автора из "Театрального разъезда" был очень хорошо мне знаком, я решил уйти, как говорят в таких случаях, "по-английски", то есть не прощаясь, захватив с собою своего верного спутника Тугодума и оставив Гоголя объясняться уже без нас с его раздраженными, разгневанными героями. 

- Ну что, друг мой, - обратился я к Тугодуму, когда мы с ним остались одни. - Ты все еще не понимаешь, с какой целью я отправился вместе с тобою в эту гоголевскую пьесу, да еще ввел туда чуть ли не всех действующих лиц "Ревизора"? 

- Почему же это не понимаю! - обиделся Тугодум. - Прекрасно понимаю... Вы хотели показать, что правда глаза колет. Но ведь это же и так ясно... 

- Что и так ясно? - спросил я. 

- Ясно, что тем, кого Гоголь высмеял, его комедия не понравилась. Она и не могла им понравиться. 

- И это все, что ты извлек из нашей встречи с гоголевскими героями? 

- А что там еще можно было извлечь? - удивился Тугодум. 

- Ну, мало ли... Я думал, может быть, кое-какие претензии героев "Ревизора" к Гоголю покажутся тебе не лишенными оснований. 

- Еще чего! - решительно отверг это мое предположение Тугодум. 

- Конечно, - сказал я, - суждения городничего и его жены, равно как и суждения Ляпкина-Тяпкина, Земляники и Хлопова о "Ревизоре", вряд ли можно считать объективными. И все-таки я бы на твоем месте попытался даже в их, крайне пристрастных отзывах об этой пьесе найти какое-то рациональное зерно. 

- Вы шутите? - сказал Тугодум. 

- И не думаю. 

Я достал с полки и протянул Тугодуму ветхий журнал. Это была "Северная Пчела", No 98 за 1836 год. 

- Вот, прочти, - сказал я, раскрыв его на заранее заложенной странице. 

Тугодум взял журнал в руки и прочел отмеченное мною место.