Занимательное литературоведение, или Новые похождения знакомых героев

- Я моему государю верой и правдой... Тридцать лет на службе... разгорячился городничий. - Ночь не спишь, стараешься для отечества, не жалеешь ничего, а награда неизвестно еще, когда будет...

- Это вы-то для отечества? - снова не удержался Тугодум.

- Я, сударь, офицер! На мне шпага. Ордена. Я властями поставлен на свою должность. Мне не за себя обидно, а за мой чин! - еще больше раскипятился городничий. - Эдак что же выйдет, ежели каждому прохвосту-сочинителю нашего брата, чиновника, срамить позволят! Это, если угодно, в высшем смысле все равно что оскорбление величества!

- Позвольте, - вмешался я. - Но ведь автор пьесы срамит вас именно за то, что вы плохо служите, плохо исполняете свою должность. Обманываете, воруете, взятки берете...

Услышав эти обвинения, городничий слегка струсил.

- По неопытности. Ей-Богу, по неопытности, - сразу изменил он тон. Недостаточность состояния. Сами извольте посудить, казенного жалованья не хватает даже на чай и сахар. Если ж и были какие взятки, то самая малость: к столу что-нибудь, да пару платья. Да что говорить, сударь мой! Нет человека, который бы за собою не имел каких-нибудь грехов. Это уж так самим Богом устроено, и волтерианцы напрасно против этого говорят.

- Э-э, нет, любезнейший Антон Антонович! - вмешался в разговор оказавшийся тут же судья Ляпкин-Тяпкин. - Грешки грешкам рознь... Вот я, например. Я всем открыто говорю, что беру взятки. Да, беру! Но чем? Борзыми щенками!

- Помилуйте, Аммос Федорович! - сказал городничий. - Какая разница? Щенками или чем другим, все взятки.

- Ну, нет, Антон Антонович, - не согласился судья. - Это совсем иное дело. А вот, например, ежели у кого-нибудь шуба пятьсот рублей стоит...

- Ну, а что из того, что вы берете взятки борзыми щенками? - разозлился городничий. - Зато вы в Бога не веруете, вы в церковь никогда не ходите. А я, по крайней мере, в вере тверд и каждое воскресенье бываю в церкви. А вы...

- Шуба пятьсот рублей, - не унимался Ляпкин-Тяпкин. - Да супруге шаль...

- Что ж, по-вашему, Антоша не может мне шаль купить? - обиделась Анна Андреевна.

- Ежели бы на свои, кровные, - пояснил судья. - А то на казенные.

- А вы, Аммос Федорович, вольнодумец! - поддел судью городничий. Да-с! Как начнете говорить о сотворении мира, так волосы дыбом встают.

- Вот уж верно! - подтвердила Анна Андреевна. - А мы с Антошей никогда! А вы, Аммос Федорович...

- А ты, матушка, молчи! - оборвал ее супруг. - Нам сейчас грехами считаться не с руки. Нам сейчас надобно вместе... Плечом к плечу... Каков бы ни был гусь Аммос Федорович, а мы его в обиду не дадим. Какой-никакой, а он - судья. Лицо почтенное. И срамить его почем зря мы тоже не позволим!

- Так вы, стало быть, считаете, Антон Антоныч, - вмешался я, - что автор комедии напраслину на вас взвел?

- Добро бы только на меня, - вздохнул городничий. - Я, слава тебе, Господи, стреляный воробей. Я и не такое еще терпел. Огонь прошел, и воду, и медные трубы... Трех губернаторов обманул... Не за себя, сударь! Ей-Богу, не за себя душой болею. Мне за весь городишко наш... Да что городишко... За всю державу обидно!

- А при чем тут вся держава? - спросил Тугодум.

- То есть как это - при чем? - возмутился городничий. - Да вы читали эту комедию? Видали ее? Сочинитель этот выдумал какую-то Россию, вывел городок, каких и на свете-то не бывает. В один уезд свалил кучей все мерзости, какие только есть на свете...

- Вы, стало быть, считаете, что картина, которую нарисовал господин Гоголь, не типична? - уточнил я.

- Да просто неприлична! - взорвался городничий.

- Вас послушать, - сказал я, - так и чиновников таких на свете не бывает, и городовых вроде вашего Держиморды днем с огнем по всей России не сыщешь.

- Про городовых не скажу, - признал городничий. Городовые и впрямь еще попадаются. За всем ведь не уследишь... Держиморда - это верно подмечено. А вот где он такого городничего увидал, ей-Богу, не знаю. Да хоть бы да же и увидал. Нешто это можно - все, что ни попадя, на сцену тащить? Ежели бы у этого сочинителя хоть какое-никакое понятие было, он бы допрежь того, что меня в комедию вставлять, семь бы раз отмерил. Ведь не городовой, не купец какой простого звания, а - го-род-ни-чий!

- А судью? - поддержал его Ляпкин-Тяпкин. - Судью разве можно в этаком неприглядном виде изображать?

- А попечителя богоугодных заведений плутом вывести? Это как по-вашему? - вставил незаметно подошедший Земляника.

- А смотрителя училищ дураком выставить? Это какой урок детям нашим? негодовал вдруг оказавшийся тут же Хлопов.

- Ах, господа! - прервала их Анна Андреевна. - Это все пустяки, право... А вот то, что этот сочинитель на меня пашквиль написал, это уж, пардон, совсем ни в какие ворота... Чтобы почтенная дама, супруга городничего, кокетничала с заезжим молокососом... Да где он такое мог видеть? Ну, я понимаю, молодая девица... Вот хоть дочь моя... В ней и впрямь вечно какой-то сквозной ветер разгуливает в голове... Но чтобы я... Помилуйте!..

- Как, сударыня? - напомнил ей я. - Разве вы не выслушивали благосклонно комплименты из уст господина Хлестакова?