Занимательные истории

Аббат также рассказывал мне историю о некоем придворном — впоследствии я узнал, что речь шла о нем самом, — который заперся в комнате со знатной дамою, коей обладал, и, услышав шум, вынужден был отпереть дверь из опасения оказаться застигнутым врасплох; на него напали вооруженные люди. Он отогнал их от двери, запер ее и продолжал ласкать свою красавицу, словно находился с нею в самом надежном месте. «Надобно, — говорил он мне, — всего этого не бояться. Тот же самый человек, — добавлял он, — хотя ему сообщили, что муж собирается его убить, по-прежнему показывался всюду, как обычно, и без всякого сопровождения». Не знаю, правдива эта история или нет, но я все же сошлюсь на нее: по ней можно судить о характере этого человека.

Аббат де Рец дрался также с аббатом де Праленом, ныне маркизом де Праленом, который женился на м-ль д'Эскар, младшей сестре г-жи д'Отфор. Он вышел победителем, но граф д'Аркур, который был секундантом у Пралена, взял верх над секундантом аббата де Реца.

Он всегда отличался беспокойным нравом, хвалился, будто многое знает о намерениях графа Суассонского и однажды вручил пакет в Тюильрийском дворце г-ну де Ту, который потом ему сказал: «Ей-ей, г-н Аббат, вы, как видно, высокого мнения о моей чести, коли отдали сей пакет мне, ибо это весьма отважный поступок».

Насилие кардинала Ришелье по отношению к отцу Гонди, которого он принудил продать должность Генерала Галерного флота, крайне возмутило Аббата; да и не будь этого, верьте моему слову, Аббат все равно остался бы его врагом. Он был слишком честолюбив и похвалялся тем, что его отец, брат и он сам были единственными представителями знати, кои не склонились перед Кардиналом. Он написал эпитафию в прозе памяти графа Суассонского, где называл его последним из героев.

Когда зашел вопрос о получении докторской шапочки в Сорбонне, он посвятил свои ученые сочинения различным святым, дабы не посвящать их власть имущим. Он вознамерился одолеть в открытом диспуте аббата де Суйака де Ламотт-Уданкура, родственника г-на де Нуайе, — это нынешний г-н де Ренн. Ему пригрозили вмешательством Кардинала; де Реца пытались уговорить, но он идти на попятный не пожелал и выступил смело. Правда, Сорбонна из уважения к кардиналу де Гонди поддержала де Реца и пояснила, думается мне, кардиналу Ришелье, что она не вправе отвергнуть племянника прелата, к оторому она столь многим обязана. (Он был их покровителем.) Он, стало быть, одержал верх над своим противником, и Кардинал с тех пор называл его всегда этот маленький наглец и говорил, что у него рожа висельника. Подобная аттестация послужила причиною тому, что родители почли за благо отправить его в путешествие по Италии. Двое моих братьев и я собирались туда поехать и спросили у него согласия составить ему компанию. Я беседовал с ним почти ежедневно в течение десяти месяцев; и, поскольку он обладает незаурядной памятью, ибо помнит все, о чем когда-либо узнал, в беседах со мною он рассказывал о многом.

Я отметил, что первым его сочинением, если не считать нескольких проповедей, был «Заговор Фиеско»[313]; эта пьеса весьма подходила к его характеру. Это не бог весть что, и все, что он пишет, весьма посредственно. Тем не менее у него есть ум, только он недостаточно думает о фактах и не утруждает себя изучением их. Он многое позаимствовал у Маскарди.

Он не мог простить дону Тадею, племяннику папы Урбана, в ту пору правившего, что тот не завладел Урбинскими землями, которые тогда снова отошли к церкви за отсутствием наследников мужского пола. Какая бы крепость ни встречалась на нашем пути, он всегда овладевал ею то ли штурмом, то ли иным способом. Он без устали говорил о своем высоком рождении. Во Флоренции его весьма обласкал Великий герцог; он жил там у шевалье Гонди, который занимал должность Государственного секретаря, а до того был тосканским поверенным во Франции. У него в зале висели портреты французских Гонди, ибо в Италии этот род не столь знатен, как у нас; но они все же дворяне: во Флоренции я видел немало тому доказательств, но надобно еще узнать, не восходит ли их дворянство ко времени возвышения Альбера, да и от него ли они ведут свой род? Кийе говорит, что, когда он однажды спросил этого Шевалье, действительно ли французские Гонди — настоящие Гонди, тот расхохотался.

Кардинал де Рец говорил, что во Франции лишь он один может представить тридцать поколений дворянства. Виллани и Макьявелли вообще не упоминают о Гонди; г-н де Ту считает их сыновьями банкира.

Аббат узнал, что у господ дю Пюи находится рукопись г-на де Брантома из рода де Бурдей, содержащая несколько томов, в одном из коих повествуется о любовных утехах герцогини де Рец, жены Альбера, и говорится много любопытного касательно чести этой дамы. Аббат никак не мог успокоиться, пока г-да дю Пюи не разрешили ему вычеркнуть все, что касалось его бабки, и эти места вымараны так, что нельзя разобрать, ни единого слова.