— Погоди-ка, — натягивает он поводья, поворачивает, приподнимает мою голову за подбородок и легонько касается моих губ своими. Косится, словно боится новой пощёчины. Но и не целует, дразнит, побуждая ответить.
И хоть меня простреливает от этих прикосновений от макушки и до самого коня подо мной, а дыхание моего короля становится частым и сбивчивым, он не сдаётся, упрямец, ждёт, когда я отвечу.
— Я же слабая женщина, — слегка отстраняюсь я, глядя на его губы. На его любимые горячие и такие желанные губы. — А на нас смотрит сейчас уже не вся пекарня — вся улица.
— Даже если на нас смотрят сейчас два мира, ты думаешь, меня это остановит?
— Гош… — шепчу я, больше не в силах сопротивляться.
И он мучительно выдыхает, закрывает глаза и прижимается лбом к моему лбу, словно так долго этого ждал, что сил в нём и осталось только на этот выдох. Скользит щекой по щеке, а потом прижимает мою голову к своей груди. И стук его сердца сейчас громче всех звуков во вселенной. Он даже громче, чем стук моего собственного сердца, что бьётся набатом.
И я, конечно, не нахожу ничего умнее, чем взять и расплакаться. Ну, если что, я предупреждала: я слабая женщина.
— Тс-с-с, — прижимает он меня к себе, снова пришпоривая коня. — Всё позади. Уже всё позади, родная моя. Я нашёл тебя.
— Я сама нашлась, — всхлипываю я.
— Ты права, — улыбается он и, предвосхищая моё следующее возражение, добавляет: — И всё только начинается. Ведь с тобой всегда всё как в первый раз.
Глава 30. Георг
Только сейчас, прижав её к себе, услышав это «Гош», вдохнув запах её волос, я могу с уверенностью сказать, что всё это было не зря. Что худшие десять дней в моей жизни остались позади.
И что это действительно были худшие десять дней в моей жизни.
— Куда поедем? — шепчу я ей.
— Куда скажешь, мой король, — обнимает она меня.
Она. Моя. Единственная. Такая одна. Хотя я в это ещё не верю. Чувствую каждой клеточкой, ощущаю её, но не верю.
— Даш?
— Что, мой красавчик?
«О, красавчик! Что-то новенькое», — улыбаюсь я.
А её голос звучит даже не музыкой, не шёпотом, не шорохом листвы лесов Абсинтии, не ветром, гуляющим в его горах. Нет, он дрожит единственной струной, натянутой в моём сердце. Доносится голосом любви, срывающимся от переполняющего меня счастья. Разливается теплотой по всему телу.
Боги, как? Как я мог усомниться, что это не она? Как мог уйти, когда она была так близко? Когда всё во мне кричало: это твоё!
— Я такой идиот.
— Я знаю.
Ну кто ещё, кроме неё, может сказать королю всея, мать её, Абсинтии «я знаю»?
— Я невыносимо скучал, — выдыхаю в её затылок.
И знаю, что я скучный, серьёзный, занудный по сравнению с ней, но… боги, как я её люблю!
«Спасибо!» — поднимаю лицо к небу. Сегодня снова свинцовому, предснежному небу моего любимого цвета — цвета её глаз.
И я знаю куда мы сейчас поедем. Нет, не во дворец. Это всё потом. Потом он оживёт с её появлением, наполнится её лёгкими шагами, зазвучит её смехом, отражающимся от древних стен, проснётся, согреется её теплом и станет домом. Нашим домом. Сейчас мы поедем туда, где я был счастлив и несчастлив одновременно. Где в тепле одинокого костра искал силы, в бесконечности пейзажей — уверенность, а в горящих поленьях — истину. Туда, где мне острее всего её не хватало.
Едва мы пересекаем границу королевских владений, отпустив охрану, я поворачиваю в лес.
Мне так много всего нужно ей сказать. Но у меня не просто нет слов — я не могу выразить это ничем.
Ни беспомощным взмахом руками, когда мы останавливаемся на краю обрыва. Того самого обрыва, где я мечтал. Когда-то безнадёжно мечтал о будущем с ней.
Ни тяжёлым вздохом, что вырывается из моей груди, всё ещё из-за неимения в моём скудном словарном запасе таких слов.
И моё мотание головой, отчаянное, бесконечное, яростное, когда моё неверие в происходящее становится сродни миражу — тоже не настолько убедительно, как то, что я хочу сказать.
— Если бы ты только знала, как я люблю тебя, — выдыхаю я, прижимая её к себе.
Её, настоящую, живую, горячую. Пахнущую ванилью, снегом, уютом, мечтой и будущим. Моим будущим. Нашим. Которое она всё же нашла способ нам подарить.
— Если бы ты только знал, как люблю тебя я, — прижимается она ко мне спиной, стоя на краю «нашего» утёса. С которого открывается вид на бескрайние холмы.
И ветер раздувает её волосы.
Я убираю их со лба и касаюсь его губами.
Да зачем нам слова, когда теперь у нас есть всё это.
— Будет снег, — шепчет она, заставляя меня содрогнуться от мучительного спазма желания, которое вызывает во мне её шёпот. Всегда вызывал.
— Я знаю, — разворачиваю я её к себе и приподнимая лицо, заглядываю в глаза.