Заноза Его Величества-2

— Амато играл на дудочке, — напряжённо вытягивается, глядя на эту пантомиму донья Росарио.

— Мариэль, он жив? — совсем не понимаю я что же она хочет сказать.

— Да, — уверенно кивает она и сползает с моего колена. — Пойдём к папе.

— Пойдём, — киваю и я, но предже чем встать, поворачиваюсь к фее. — Мы найдём Амато, донья Росарио. Обязательно найдём.

— Спасибо, миледи, — склоняется она в поклоне.

Весь филиал Живого леса уважительно склоняется, провожая нас. И только Карлу я хитро подмигиваю: «Ещё увидимся!», когда ещё раз благодарю всех за тёплый приём.

И ухожу не с пустыми руками. Кроме букетика весенних цветов, утаскиваю свою тяжеленную сумку. Нет, её-то конечно, несёт Салазар. А мы с Машкой поём, взявшись за руки:

— Стройный мальчик-пастушок, видишь, я в бреду… Помню плащ и посошок на свою беду… Если встану — упаду!.. Дудочка поёт: ду-ду!

То есть пою, конечно я, но Машка очень душевно подпевает все «ду-ду» в каждом припеве.

— А знаешь, что? — резко останавливаюсь я. — А давай-ка мы папе устроим сюрприз!

— А какой? — восхищённо распахивает глаза Машка, уставившись на меня.

— Вкусный, — заглядываю я в сумку на предмет сохранности колбасы и довольно потираю руки. — Твоему папе точно понравится.

Глава 39. Георг

— А папа не рассердится? — громкий шёпот Мариэль за дверью.

— Конечно, нет, — уверенный Дашкин ответ. — Это же сюрприз!

И на самом деле я уже давно проснулся. И даже давно рассержен, что меня бросили. Что я лежу тут в неведении, в одиночестве, в тоске. Но раз «сюрприз», поспешно ныряю под одеяло и прикидываюсь спящим.

Главное, только не рассмеяться, ведь я даже отсюда слышу, как сопит от усердия младшая из моих девочек и как позвякивает посуда на подносе, который она тянет. Сама!

— Сказочка моя, — опирается на кровать Даша, склоняясь надо мной, а потом заставляет моргнуть, дунув в лицо. — Просыпайся, соня!

И я прямо так потягиваюсь-потягиваюсь, и ещё зеваю на публику, когда звучит радостный вопль в два голоса:

— Сюрприз!

— Ах! — хватаюсь я за сердце. Машка заливается смехом. Поднос в её руках ходит ходуном. Дашка подхватывает его, давая ей возможность насмеяться и забраться на кровать.

И когда меня усаживают, не побоюсь этого слова, как короля, и вручают завтрак, я без преувеличения чувствую себя самым счастливым человеком на свете.

— Боги, как вкусно, — довольно мычу я, разглядывая бутерброд. — Что это?

— Это был запасной путь к твоему сердцу, — улыбается моя Заноза. Она сидит на кровати, поджав одну ногу, а довольная Мариэль жмётся к ней как рыжий котёнок. — А посмотри какой шикарный букет!

— Мн-н-н... — зарываюсь я носом в какие-то невзрачные цветочки, но чувствую только запах кофе. Исключительно спокойный, уверенный, солидный запах, но есть в нём что-то, как в Дашке: и перчинка, и горчинка, земля, соль, дым, сладость фруктов и какой-то тайный ингредиент, который не передать словами.

— Волшебно, — улыбаюсь я, и опускаю глаза, чтобы выдохнуть.

Они второй раз за два дня доводят меня до слёз. А я-то думал, что из меня, как из закалённого жизнью сурового мужика, слезу не вышибешь ничем. Наивный! Для этих женщин, хоть маленькие они, хоть взрослые, вообще есть что-то невозможное?

— Платок? — улыбается моя коварная.

— У меня есть, — демонстрирую я салфетку, которую за неимением на мне рубашки, не заправили за ворот, как собирались, а просто положили на грудь.

— Вкусно? — во все глаза следит за мной Машка.

— Мн-н-н… очень, — отхлёбываю я кофе так, чтобы остались усы от пенки, и ставлю на блюдце чашку с невозмутимо-серьёзным лицом. Счастливый смех моей малышки — лучшее начало дня. А она так ржёт, что заваливается на спину. И даже Дашка не может сдержать улыбку, глядя то на меня, то на неё.

А потом они помогают мне доесть бутерброды, допить сок, который, наконец, стал вкусным, а не из неизвестной мне пресной травы, что лично делали для меня по рекомендации Шако.

Довольную и припрыгивающую от радости Машку уводит служанка на занятия.

А пока я чищу зубы, умываюсь, одеваюсь, моя Заноза ходит за мной хвостиком и рассказывает все свои утренние приключения.

— Как ты сказала? Лоуренс Мартин?

— Мартэн, ударение на второй слог. Учитель танцев из Бриденса.

— Понял. Найдём. Иди сюда, — подтягиваю я её к себе, упираюсь лбом в лоб. — Спасибо! Это было лучшее утро в моей жизни. Это такое чистое, неразбавленное счастье, что мне страшно. Страшно упиться им до потери сознания. Но ещё страшнее его потерять.

— Георг Робертович, — обнимает она меня за шею, — не разочаровывайте меня своим занудством.

— Разочаровать тебя — это вообще мой самый страшный кошмар, — улыбаюсь я.

— Тогда ничего не бойся. Тебе оставалось жить считанные дни и даже тогда ты ни разу не дрогнул. Так ничего не изменилось. Мы так и стоим на краю того обрыва. И если прыгнем, то прыгнем вместе. Или я скомандую: «Гоп!», а сама так и останусь стоять.

— Да ты коварная?! — отклоняюсь я, чтобы на неё посмотреть.