Запад

— Не только для тебя, — перебил Дэн, упрямо глядя в сторону. — Я же сказал, что ты тоже должна будешь для нас кое-что выполнить.

Его хождение вокруг да около мне не нравилось, и я даже пожалела о своём опрометчивом обещании сделать всё, что угодно. Хотя чем меня можно напугать? Я же не в Оазисе, с чужими мужиками ложиться никто не заставит.

— Просто скажи уже, что нужно делать!

И Дэн сказал:

— Ты должна не просто найти своих родителей, но вместе с ними и других… дикарей. Найти — и привести нас к ним.

— Зачем? — спросила я, помолчав. Вроде ничего ужасного Дэн не сказал, но мне не понравился его тон: слишком небрежный, делано равнодушный. — Почему я? Разве вы сами не можете прийти к ним? Ты же сказал, что друзья везде и…

— Дикари очень осторожны, — досадливо перебил Дэн. — Я бы даже сказал — слишком осторожны. Те из них, что выходят в города и знают о местоположении остальных, никогда не приведут туда чужаков. Даже тех, кто разделяет их взгляды. Но, если вдруг появится одна из них — кто-то из разорённых деревень — то это совсем другое дело. Понимаешь?

— Понимаю, — медленно кивнула я. — Одна из них — это я? Но вдруг мне не поверят? Как доказать, что именно я — Дайника из Маслят?

— Докажешь легко, — успокоил Дэн. — С тобой поговорят, зададут вопросы, и я уверен: ты сможешь рассказать нечто такое, что известно только вашим людям. Какие-то подробности, имена, места…

Я кивнула. Тут Дэн, пожалуй, прав. Даже сейчас, по прошествии лет, подробности таёжной жизни не стёрлись из моей памяти. Те подробности, которые просто неоткуда было бы узнать чужому человеку. Вот только…

— А зачем вам нужны дикари?

Наверное, в моём голосе прозвучало больше подозрения, чем мне хотелось бы, и Дэн глянул недоумённо, даже обиженно.

— Неужели не понимаешь? Пора объединяться! Пока столько людей прячутся по лесам, другие борются! Мы боремся, и нам нужна помощь! Скрываться от власти можно долго, но это не выход. Вместе станем сильнее.

Я снова кивнула. Опять Дэн прав — на примере моей злосчастной деревни отлично видно, что бегство не выход, что оно создает лишь иллюзию безопасности, которая может быть разрушена в любой момент.

— А если они не захотят встретиться с вами?

Дэн помрачнел.

— В том-то и трудность, что, скорее всего, не захотят. Поэтому ты не должна даже спрашивать об этом. Твоя задача — просто сообщить нам их местоположение. И мы придём.

Я помолчала.

— То есть, застать врасплох? Не дать беглецам возможности уйти от переговоров?

— Именно.

На этот раз я молчала дольше. Луна заметно сместилась по небу, наши с Дэном тени, удлиняясь, протянулись по скату крыши вниз.

— Как-то это… — я помялась, не зная, как правильно оформить в слова охватившее меня неприятное чувство, — как-то похоже на предательство. Нечестно.

Дэн досадливо выдохнул.

— А что делать? Мы пытались с ними связаться! Находили людей, передавали сообщения — и устные, и письменные — назначали встречи. Они не реагируют никак, в принципе не желают иметь ничего общего с внешним миром. А ведь им, скорее всего, неизвестно, что баланс сил изменился, что мы теперь не просто кучка недовольных, что нас много! Поэтому думают, будто затея бороться с властью церкви изначально обречена на провал. Нужно им объяснить, что теперь всё реально, что мы действительно можем что-то поменять! Тогда они присоединятся к нам.

Я умолкла в третий раз. Вроде то, что говорил Дэн, звучало убедительно и разумно. После случившегося с моей деревней я тоже была уверена, что лучше бы беглецам уже перестать бегать. Не знаю, сколько людей скрывается на бескрайней Сибирской равнине, которая после войны стала совсем уж диким краем, но наверняка немало. А даже если и мало — какой для них смысл бесконечно прятаться там, обрекая себя на постепенное одичание? Я не осуждала выбор своих родителей и других беглецов: наверняка тогда у них были веские причины поступить именно так — но ведь, как правильно сказал Дэн, всё изменилось.

Не к месту вспомнился вдруг услышанный где-то глупый стишок про партизана, который продолжал скрываться в лесах и спустя годы после того, как закончилась война.

— Что смешного я сказал? — спросил Дэн, и я поняла, что тихонько хихикаю.

Помотала головой, но Дэн продолжал вопросительно смотреть на меня, и стало ясно, что он ждёт ответа на другой вопрос, пусть ещё и не заданный вслух: согласна ли я отправиться к дикарям, разузнать их местоположение и привести туда Михаила Юрьевича? Или не его?

— Слушай, Дэн, а кто вообще у вас главный? — я вдруг вспомнила, что, занятая мыслями о родителях, совсем не пыталась узнать хоть что-то о том, во что оказалась втянута. Кто все эти люди, которые спасли меня и приютили? Своих друзей я, конечно, знаю, но ведь не они здесь принимают решения.

— Главный?

Почему-то я сразу догадалась, что друг переспросил это только для того чтобы потянуть время, и почувствовала раздражение.

— Ну да, главный! Главарь, вожак, предводитель, гуру, вождь? Ведь кто-то же начал это всё… и что это вообще? Революция? Вы затеваете гражданскую войну?