Запад

Когда маленький деревянный городок и дорога остаются позади, он останавливается. Волнистость холмов, очертания леса, свежий запах летних трав и тучной темной земли – все это возвращается к нему из детства, сквозь время, вместе с дыханием утреннего ветерка.

«Это было моим, – думает он, выезжая из кленовой рощицы. – И вот я опять здесь. Я вернулся туда, откуда вышел и где все это случилось».

С хрюканьем и стонами Джексон стискивает в кулаке подол ее платья и бормочет: «Детка».

Потом – цокот копыт в отдалении, и, глядя между плечом и потной шеей Элмера Джексона, Бесс видит в проеме открытой двери фигуру на черной лошади, приближающуюся с запада галопом по каменистой дорожке, через выгон, фигуру с развевающимися конскими хвостиками волос, в хлопающем длинными полами коричневом пальто и раздувающейся блузке пастельных тонов, фигуру, которая представляется Бесс тем, о чем она и мечтать не смела: святой троицей ее отца, ее матери и какого-то незнакомца, которого она никогда в жизни не видела.

– Помогите!

Она лягается, кусается и царапает спину Джексона.

Какое-то время кажется, что фигура на черной лошади застыла на месте, и Джексон успевает стянуть с нее панталоны и закинуть ее ноги себе на бедра. Но вот цокот копыт становится громче, потом слышится лошадиное ржание, протяжный звук скольжения по земле, и что-то легкое, как перышко, и стремительное, пущенное сквозь прозрачный утренний воздух и сверкающее серебристым светом, вырывается из глаза Джексона прямо у нее перед носом.

Она чувствует, как Джексон отваливается от нее, оседает и падает на пол.

Изогнувшись в конвульсии всего один раз, он замирает.

На индейце, безбородом и невысоком, с узкими, слегка сутулыми плечами, были пальто ее отца и блузка ее матери. Разноцветные ленточки украшали его черные волосы, на шее висели бусы – красные, белые и синие; Бесс узнала маленький, тихо звякающий колокольчик и медный наперсток своей мамы у него на ухе.

Она судорожно вздохнула.

О господи! Сначала Элмер Джексон. Теперь индеец в одежде ее родителей.

Она дрожала, не в состоянии произнести ни слова.

Вероятно, потому что она уже два года жила с тетей Джули и давно не разговаривала с Сидни Лоттом воскресными утрами. Когда ей наконец все же удалось заговорить, речь ее звучала скорее как речь сорокапятилетней женщины, а не девочки двенадцати с половиной лет от роду.

– Благодарю вас, сэр, – сказала она, все еще задыхаясь. – Я очень признательна вам за то, что вы прибыли так вовремя.

Она не могла сказать, понимал ли он ее. Наверное, нет, поскольку стоял перед ней молча. Мальчик вспотел от быстрой езды, лицо у него лоснилось. И он не был похож ни на кого из тех, кого она видела в жизни.

Бесс расправила свою разорванную и смятую одежду. Ее колотило, и ей не хотелось спрашивать парня, почему на нем одежда ее родителей и откуда у него мамин наперсток. Не хотела она знать и как попали к нему вязальная спица ее матери и отцовская лошадь. Она не желала знать больше того, что ей сейчас было известно, потому что не верила, что он – добрый вестник.

Парень ничего не говорил.

Даже состарившись, он вспоминал иногда, как увидел вдали мужчину, который, прижав девочку к стене, терся о нее; сквозь открытую дверь тот был ясно различим, словно животное в конце тоннеля из деревьев, выхваченное из окружающей темноты лучом света.

Парень вынул из навьюченного на лошадь тюка бумаги, доверенные ему торговцем мехами, и вручил их девочке.

– О! – выдохнула Бесс.

Конечно же, это были неотосланные письма, на каждом из них стояло ее имя, а внутри были рисунки незнакомых трав, деревьев, кустов, каких-то маленьких странных животных и птиц, огромного кролика, а между листками лежали засушенные и уже осыпающиеся листья и крохотные сухие семена, выпавшие ей на ладони.

К пачке писем прилагалась записка от Деверо с объяснениями, что ее отец умер и его кости погребены там, на западе.

Никаких рисунков гигантских животных с бивнями не было.

– Простите меня, пожалуйста, я сейчас, – сказала она парню и вышла на покосившееся заплатанное крыльцо.

Бесс долго стояла там, прикрыв глаза ладонью от солнца и глядя на запад, ожидая, что, несмотря на весть, принесенную мальчиком, там, в облаке взметнувшейся пыли и мелких бледных камешков, вылетающих из-под копыт стремительно скачущей черной лошади, вот-вот появится высокая фигура в длинной, как дымоход, шляпе, но никто не появился. Небо, деревья, длинная дорожка – вот все, что она может увидеть, Бесс понимала это, но продолжала стоять и смотреть, разум ее противился тому, чтобы принять печальное известие, отказывался верить ему. Лишь тело содрогалось от еще не до конца осознанного понимания того, что это правда, и она старалась побороть дрожь, сознавая, что балансирует над бурным потоком, который, дай она волю своему горю, поглотит ее, и она уже никогда не сможет вынырнуть на поверхность, чтобы глотнуть воздуха.

Она села за сосновый стол и написала торговцу мехами то, о чем он просил. Парень протянул руку за запиской, и она ее ему отдала.