Запад и Русь: истоки противостояния

Выходит, не таким уж никудышным и бесхозным был этот Рим. Это подтверждается и историей взаимоотношений кланов Орсини и Колонна. Никакого семидесятилетнего периода «запустения» Рима вы в ней не обнаружите при всем желании. Кланы эти с той или иной интенсивностью продолжали выяснять отношения вплоть до 1511 года, когда Фабрицио I Колонна и Джулио Орсини в присутствии папы простили друг друга за все прошлые унижения и обиды, обнявшись перед алтарем. Не среди руин же происходили межклановые разборки? Наличие в Риме аристократии в авиньонский период уже само по себе говорит об отсутствии там какого-либо дискомфорта. Вряд ли изнеженным аристократам пришлось бы по душе прозябание среди развалин.

А еще можно отметить, что папам, появившимся в Риме в 1378 году, т. е. в самый разгар борьбы кланов, эта самая борьба почему-то вовсе не мешала. Они ее даже не замечали. А Мартин V (1368–1431), первый, именно римо-итальянский (точнее даже — ватиканский) папа, на котором закончился период «антипап», вообще был из рода Колонна, т. е. непосредственным участником той борьбы, почему-то не испугавшимся связанных с ней опасностей и отсутствием удобств.

Возможно, в побеге папы из Рима и была бы какая-то логика, если бы, например, он был ставленником одного из кланов, как Бонифаций VIII. Ведь приютил же у себя Филипп IV двух кардиналов из рода Колонна, отлученных Бонифацием от церкви. Почему бы ему не приютить еще одного опального священнослужителя — на этот раз папу? Но дело в том, что Климент V вообще был не из Рима. Он гасконец. Как сейчас бы сказали — француз. Стало быть, фигура нейтральная. Чем он мог помешать местной аристократии?

То есть ни запустение, ни клановые разборки не могли явиться настоящей причиной переноса папского престола. Ею мог быть только реальный плен, или, точнее, мероприятие по приобретению королем личного папы-марионетки, перевербованного из протоиудеев-катаров в христиане. Об этом говорит даже упорное сравнение этого эпизода истории с «вавилонским пленением евреев» в творчестве итальянских писателей-гуманистов.

Вот, например, что пишет Данте в письме к упомянутому выше Генриху VII: «Тогда наше наследие, лишение которого мы не устаем оплакивать, будет нам возвращено полностью. И подобно тому, как сейчас мы, изгнанники в Вавилоне, воздыхаем, вспоминая святой Иерусалим, так тогда, ставши снова гражданами и дыша мирным воздухом, мы в радости будем вспоминать бедствия смутной поры».

Интересно, что Петрарка, резко осуждавший роскошь папского двора в Авиньоне, также называл авиньонскую эпопею «вавилонским пленом», хотя между «роскошным пребыванием» и «пленом» связь едва прослеживается. Значит, смысл библейского эпизода хотя бы метафорически, но все-таки соответствовал сложившейся ситуации.

Показательно в этой связи, что евреи после погромов, учиненных тем же Филиппом IV, устремились не куда-нибудь, а именно в Авиньон, где были ласково приняты папой, невзирая на его союз с алчным монархом. Родственными душами, выходит, оказались.

Откуда же в таком случае взялся сюжет с «запустением», как с альтернативной «плену» причиной переноса папской резиденции? Ведь нельзя же всерьез полагать, что представление о «запущенности» и «заброшенности» «столицы мира» было целиком высосано из пальца. Тем более что оно соответствует концепции «вавилонского плена», согласно которой Иерусалим после череды антивавилонских выступлений евреев был подвергнут разорению Навуходоносором II[63].

А вот откуда. Читаем у А. Дворкина в «Очерках по истории Вселенской Православной Церкви»: «Константинополь конца XIV в. был печальным умирающим городом. Его население, превышавшее в XII в. миллион человек, теперь насчитывало менее 100 тысяч и продолжало сокращаться. Огромный город был заброшен и полон руин. Помимо Константинополя, в то время в пределах Империи оставался еще лишь один значительный город — Фессалоники, который по-прежнему выглядел более или менее процветающим. Это был главный порт на Балканах, где проводилась ежегодная торговая ярмарка. Однако и Фес-салоники сильно пострадали от владычества зилотов, разрушивших многие дворцы и монастыри, прежде чем их восстание было подавлено».

Вот вам тот Рим, который на самом деле был подвергнут разорению. Отсюда, из Константинополя, который действительно в то время был «печальным, умирающим городом», и был перенесен в Авиньон «папский», а на самом деле — патриарший престол. И папа тот никак не мог быть христианином, ибо, как уже указывалось, религией Константинополя, т. е. имперской религией, на тот час был протоиудаизм, правда, несколько обновленный за счет идей раннего христианства.

Впрочем, возможно, что резиденция папы — ставленника Константинополя, находилась и где-нибудь в Италии, возможно, в том же Аатеранском дворце Рима, или даже в Авиньоне, а подлинный сюжет с запустением Константинополя представлен как фрагмент истории папского Рима для того, чтобы скрыть истинную причину переноса престола и провизантийский статус тогдашних римских (римо-итальянских) священнослужителей.