Мы перешли к регистратору, который записывал немцев, и там его терпение испытывала старуха, которая никак не могла сообщить как пишется ее фамилия. "Так же, как на моем сундуке!" — твердила она. "Да откуда нам знать, который сундук ваш!" — твердил регистратор, однако старуха не понимала возражений: "Мой сундук легко узнать, на нем написана моя фамилия!"
В общем, очереди продвигались не очень быстро, но рано или поздно приезжий проходил регистрацию и шел дальше. Большой части приезжих уже было известно какое-то место в глубине страны, где осели их земляки или родственники, и они шли покупать железнодорожные билеты. Тут тоже очередь могла надолго зависнуть, потому что приезжие плохо представляли себе, как много в Штатах городков с одинаковыми названиями. Мимо Чикаго или Цинциннати, ясное дело, промахнуться трудно, но когда дело касается какого-нибудь Фармингтона, дело начинает казаться весьма трудным, потому что этих Фармингтонов как минимум штук двадцать в разных штатах. "Да… Дада… Дакода? — пытается вспомнить какой-нибудь швед, с которым и без того трудно установить лингвистический контакт, ибо других языков он не знает, а железнодорожные кассиры пока плохо разбираются в скандинавских языках. Швед шарит в необъятных карманах своих штанов и наконец извлекает затертый конверт. "Фармингтон, округ Дакота, штат Миннесота, — с облегчением читает адрес кассир, выписывает билет и с надеждой смотрит на следующего иммигранта: может быть, с этим не будет таких сложностей…
Швед тем временем передвигается к другому служащему, который оформляет багаж, но с этим, слава богу, возни меньше: место назначения написано уже на билете, а чемодан шведа преспокойно отыскивается в камере хранения по номерку. В камере хранения шесть стеллажей, помеченных первыми буквами алфавита, и на каждом по шестьсот мест. И на номерке — буква и номер от единицы до шестисот, так что служителю достаточно просто подойти к обозначенному месту, с гордостью за систему поведал Уилсон. Служитель взвешивает багаж, берет плату по тарифу, выписывает квитанцию, клеит соответствующий ярлык и ставит чемодан на тележку, которую скоро увезут к поезду.
У соседнего окна можно оформить доставку багажа по городу, если приезжий собирается задержаться в Нью-Йорке.
У стойки напротив три окна, где можно поменять иностранные деньги на полновесные американские доллары. Американские деньги у иммигрантов тоже случаются, они, бывает, покупают их еще в Ливерпуле, но и в через обменники Касл Гардена каждый день проходят значительные суммы, ибо двести-триста соверенов или две-три тысячи талеров не так уж редко попадаются у одного человека.
Я завис посмотреть, как меняет деньги один мужичок: когда до него дошла очередь, он снял с себя короткую куртку, потом жилет, потом начал расстегивать клапан штанов, чтобы добраться до загашника, который хранил, похоже, под нижним бельем. Наконец он вытащил пропотевший за время путешествия сверток, развернул его и начал отсчитывать засаленные бумажки.
— Вот это штаны! — восхитился Уилсон. — Это где же такие носят? — он оставил нас, чтобы прибиться поближе к мужичку. Штаны, кстати, такой конструкции я в Штатах пока не встречал, хотя вообще-то ничего особенного в них не было: это было что-то вроде комбинезона на лямках, который доходил почти до подмышек.
— Надо бы Келли предложить шить похожие, — задумчиво проговорил я.
— Зачем? — удивился Дуглас.
— А удобно, когда работаешь согнувшись. Поясница всегда прикрыта, не продувает…
Дуглас хмыкнул с большим сомнением.
— Это норвежец, — вернувшись, сообщил Уилсон. — Что вам еще показать? Ах да, почта!
Прибывающих в Касл-Гарден могут ожидать письма, которые накапливаются в специальной конторе, и там же специальные клерки помогут написать письмо и бесплатно отправят его друзьям или родственникам в Соединенных Штатах.
— В следующем месяце откроется и телеграфная контора, — сообщил Уилсон. — "Вестерн Континентал" уже согласовал почти все бумаги с комиссарами, дело осталось за оборудованием.
— Ну, это недолго, — отозвался я. — Там шустрые ребята работают.
— Вон там в углу находится ресторан, — повел нас Уилсон.
На мой взгляд, до звания ресторана эта едальня явно не дотягивала, здесь было грязновато, вонюче и шумно. Но по сравнению с трюмом, где все эти люди провели последние две недели или около того, это вполне был ресторан. Изысканной пищи здесь не подавали, верхом кулинарии были пироги, сосиски и колбасы, но зато кофе был горячим, молоко свежим, а хлеб был и ржаной, и пшеничный.