Западная Белоруссия и Западная Украина в 1939-1941 гг.: люди, события, документы

Соподчинялись целому и мнения поляков о безвкусице «москалей», в особенности, представителей советской аристократии, отсутствии у них чувства меры и стиля, их невосприимчивости к эстетике повседневной жизни. Это ощущение полного недостатка вкуса в чужой среде накладывало печать бедности даже на то, что по тогдашним меркам считалось в России роскошью, соответствующей стандартам советской культуры. «В конце рынка остановился современный шикарный лимузин, из которого вышли три женщины, вероятно, жены начальников, владельцев машин. <…> Въехали на рынок с шумом, с которым в западноевропейских столицах жены министров подъезжают к магазинам мод. <…> Одна из них купила шляпку — зеленый колпак с красным крылом <…>. Свою покупку она держала в руке, не решаясь <…> надеть на голову. <…> Не потому, что эта шляпка была ужасна, ведь понравилась, если купила, просто наверняка это была ее первая в жизни шляпка». («Na skraju rynku zatrzymała się nowoczesna, luksusowa limuzyna, z której wysiadły trzy kobiety, prawdopodobnie małżonki dygnitarzy, dysponujących tym wozem. <…> Zajechały na rynek z szumem, z jakim w zachodnioeuropejskich stolicach żony ministrów zajezdzają przed magazyny mód. <…> jedna kupila kapelusz — zielony kołpak z czerwonym skrzydlem <…>. Sprawunek swój trzymala w ręku, nie mając odwagi <…> wlożyć na głowę. <…> Nie dlatego że by1 okropny, podobal się jej przecież, skoro go kupiła, lecz że niecliybnie był to jej pierwszy kapelusz w życiu»)[460].

Множество примеров показывает, что осознание себя цивилизованной нацией усиливало в польской среде положительную самооценку. В свою очередь, это порождало чувство культурного и интеллектуального превосходства и вместе с тем активизировало стереотипный образ мышления, отделявший поляков от их окружения:

«В театре появлялись русские женщины в „наших" ночных рубашках, а офицеры мылись в унитазах, удивляясь, почему так быстро стекает вода». («W teatrze spotykano kobiety rosyjskie w „naszych" koszulach nocnych, zaś oficerowie myli się w ubikacjach, dziwiąc się dlaczego, ta woda tak szybko ucieka»).

Любопытно, что факты, о которых сообщают обычные польские граждане, почти дословно описаны в художественно-документальной литературе, что лишний раз подтверждает их достоверность. Так, Б. Обертыньская записывает увиденное во Львове: «Все часы сразу раскупили. Я видела одного, который шествовал <…> с большим кухонным будильником у пояса. Другой, кажется, жаловался хозяйке квартиры, что ему никогда не удается хорошо вымыть руки, потому что вода из клозетной раковины слишком быстро стекает, когда он тянет за цепочку. В театре появилась однажды какая-то командирша в нарядной шелковой ночной сорочке. Она купила ее уже здесь, приняв за платье. Самое красивое платье в своей жизни». («Zegarki wykupili wszystkie od razu. Widzialam jednego, jak paradował <…> z dużym, kucliennym budzikiem u pasa. Inny znów mial się skarżyć wlaścicielce mieszkania, że nigdy nie może dobrze umyc rąk, bo woda z muszli za prędko ucieka, kiedy pociągnie za lańcuszek. W teatrze pojawia się raz jakaś komandirsza w strojnej, jedwabnej nocnej koszuli. Kupila ją już tu jako suknię. Najpiękniejszą suknię, jaką w życiu miała»)[461].

Особым пластом культуры является язык, в особенности тот его слой, который отражает речевое поведение коллектива. Поляки традиционно используют разветвленную систему подчеркнуто вежливых форм языкового этикета, которые создают атмосферу изысканности, утонченности и изящества. В русском культурном пространстве советского времени словесное воздействие на личность приобрело иные, более резкие формы. В нашем материале отчетливо видна эта несостыковка в работе обеих культурных систем, что отгораживало поляков от иной этнической, социальной и культурной среды.

«— Пан! — воскликнула какая-то женщина. — Сжальтесь, меня дети ждут дома…

— Нет здесь никаких панов, — буркнул (билетер. — В. Т.).

Женщина отступила, беспомощно оглядываясь по сторонам.

— Как к нему, черт возьми, обращаться? — задала шепотом вопрос.

— Известно, как, — подсказала другая — Надо говорить «товарищ».

— Товарищ… вновь начала первая умоляющим тоном <…>».

(«- Panie! — zawolala jakaś kobieta. - Niech pan zlitui się, mnie dzieci czekają w domu…

— Nie ma tu żadnych panów — odburknąl.

Kobieta cofnęla się rozglądając się bezradnie.

— Jak do niego, cholera, mówić? - rzucila szeptem zapytanie.

— Wiadomo, jak — podpowiedziała inna. — „Towarzyszu” trzeba mówić.

— Towarzyszu… zaczęla znów pierwsza tonem biadającym <…>»[462].