Западная Европа. 1917-й.

Как ни подорван был к началу 1917 г. международный престиж русского самодержавия^{15}, все же Россия не раз за годы войны отвлекала на себя главные силы противника. Неудивительно, что обострение социальных противоречий в России уже с зимы 1916/17 г. привлекало к себе пристальное внимание правящих классов Англии (как и других стран Антанты). Получению известия о свержении Николая II в Лондоне, как и в Париже, и в Риме, предшествовали дни затаенной тревоги и опасений правящих кругов. В редакциях газет и в кулуарах парламента циркулировали тщательно скрываемые от населения слухи о событиях в России. Но 15 марта^[3] 1917 г. известие о революции в России опубликовали английские газеты, а 16 марта лидер палаты общин консерватор А. Бонар Лоу повторил, выступая в палате, версию нового русского министра иностранных дел П. Н. Милюкова о том, что свержение самодержавия было вызвано неспособностью царского правительства вести войну со все возрастающей энергией^{16}. Большинство английских газет подхватило эту версию русских событий и принялось прилежно ее развивать, а консервативная «Морнинг пост» и вовсе нашла, что русская революция — это революция, направленная против «немецкого засилья и влияния»^{17}.

Часть либеральной прессы заняла, однако, другую позицию, и газета «Манчестер гардиан», еще более чем смутно представлявшая себе, что, собственно, произошло в России, заявила 16 марта, будто русский царь был свергнут потому, что он «стремился задушить требование свободы» и отказался провести необходимые реформы. «Русская революция — это революция парламентская и либеральная», — уверял на следующий день либеральный еженедельник «Нейшн».

Но как ни толкуй, насильственное свержение «законной» власти Романовых встревожило английских буржуа чрезвычайно. Боялись потерять союзника и боялись, что в трудных условиях затянувшейся войны русский пример окажется заразительным. Уже в 20-х числах марта 1917 г. по Лондону поползли смутные слухи о возможности революции в Англии. А 1 апреля 1917 г. либеральный «Нью-стейтсмен» писал даже, что Лондон «полон разговоров о трех революциях»: русской (которая произошла), немецкой (на которую английские правящие классы надеялись) и английской (которой они боялись).

У страха глаза велики. И консервативно настроенные публицисты с нескрываемой злобой писали о людях, которым «ударила в голову русская революция» и которые «готовы следовать за русскими, как стадо овец».

«Это очень печально, что рабочие говорят о революции и поют революционную песню «Красный флаг», в то время как им следует петь псалмы… Будет очень жаль, если в разгар великой войны люди скажут: «Мы хотим в этой стране (в Англии. — К. К.) революции по русскому образцу»», — вздыхал с трибуны палаты общин один из ее членов^{18}.

Либералы, оценивавшие (или делавшие вид, что оценивают) положение более спокойно, не скрывали все же своей озабоченности тем, что рабочие, «распаленные русской революцией», могут «потребовать слишком много»^{19}. Они всячески старались поэтому противопоставить «кровавой» и «анархической» революции в России некую особую, английскую, революцию, которая произойдет то ли в результате тех реформ, какие намерено провести правительство Ллойд Джорджа, то ли в результате «братского сотрудничества» между рабочими и капиталистами, которое, как они уверяли, установится после войны.

Стремясь нейтрализовать революционизирующее воздействие русских событий на английских рабочих, либералы схватились за свое излюбленное оружие — обещания и призывы к разного рода реформам. Возражения консерваторов, заявлявших, что «сейчас не время даже для самых мудрых реформ. Сейчас время для войны и победы»^{20}, парировались либералами ссылкой на пример России (революцию в которой старались в этом случае представить простой суммой реформ).

Особенно «большую прессу» имели проекты трех реформ, намечавшихся в то времяв Англии: парламентской, народного образования и здравоохранения. Либеральные газеты из месяца в месяц твердили об этих реформах, всячески подчеркивая, какие неисчислимые блага они принесут народу. Старательно выхолащивая самый термин «революция», газеты писали о революции парламентской, медицинской, школьной и т. п.

Судьба всех трех проектов поучительна.

Парламентская реформа должна была уничтожить некоторые, еще сохранявшиеся в английском избирательном праве пережитки средневековья и, главное, дать право голоса женщинам. Внося этот последний пункт в билль (проект закона) о реформе, либералы приняли «предохранительные меры»: женщины должны были получить право голоса не с 21 года (как мужчины), а лишь с 30 лет. Для них вводился дополнительный ценз — так называемая «деловая квалификация» самой женщины или ее мужа. Предполагалось, что таким образом право голоса получат не работницы военных заводов (обычно молодые, незамужние и нередко «бунтарски» настроенные), а «почтенные матери семейств, имеющие жизненный опыт и устойчивые взгляды».