Западная философия от истоков до наших дней. Т. 1–2. Античность и Средневековье

О душе

Что касается части души, которая познает и разумеет (отделима она или нераздельна пространственно, важен логический аспект — kata logon), то необходимо рассмотреть ее специфические характеристики, то, как функционирует мышление. Если мышление сходно с ощущением, то оно испытывает что-то умопостигаемое или нечто в этом роде. Эта часть души должна быть бесстрастной, способной воспринимать формы, т. е. по возможности уподобляться форме, но не совпадать с ней; подобно тому как чувственная способность относится к ощущаемому, так разум — к умопостигаемому.

Поскольку ум способен обдумывать все, то, как говорил Анаксагор, ему нельзя быть смешанным; чтобы познавать и властвовать надо всем, ему надобно быть чистым. Ведь чуждое, например интуиция, будучи рядом, мешают действиям ума и заслоняют его. Таким образом, ум по природе своей является способностью души. То, что мы называем умом в душе до того, как он начинает мыслить, не есть нечто актуально существующее. Поэтому неразумно и необоснованно говорить, что ум смешан с телом. Ведь в этом случае он оказался бы наделенным неким качеством, стал бы холодным или теплым, имел бы какой-то орган, как имеет его чувственная способность. Но ничего такого нет, поэтому правы те, кто полагает, что душа является обителью всех форм с той лишь оговоркой, что это не вся душа, а лишь мыслящая ее часть содержит формы, и не в действительности, а в возможности.

Чтобы понять, насколько неодинакова бесстрастность чувственной души и умопостигающей ее способности, нужно рассмотреть органы чувств и восприятия. Чувствами мы не в состоянии воспринимать более слабые звуки на фоне ощущаемых громких шумов, как нельзя ни слышать, ни видеть, ни обонять слабые цвета и запахи среди слишком ярких цветов и резких запахов. Ум же, напротив, когда мыслит нечто с большим напряжением, обдумывает и то, что требует меньшего напряжения, не хуже, а еще и лучше. Дело в том, что способность к чувственным восприятиям невозможна без тела, ум же существует отдельно и независимо от него.

Когда ум становится одним из своих объектов в том смысле, в каком говорят о действительно знающем и мудром (а это бывает, когда ум способен действовать, опираясь на самого себя), то и тогда он есть нечто в возможности, но не так, как прежде, до обретения знания, ведь теперь он может мыслить самого себя.

Так как не одно и то же величина и сущность ('to einai) величины, вода и сущность воды (так и с прочими, но не со всеми вещами, ибо у некоторых предметов они совпадают), то, спрашивается, может ли душа отличить плоть от существа плоти с помощью чего-то, находящегося в иных условиях и ином состоянии? Ведь плоти нет без материи, подобно приплюснутости как определенной формы определенной материи. Ибо чувственная способность различает тепло и холод, т. е. то, некоторое соотношение чего и является плотью. Другая способность, существующая отдельно от чувственной, — как ломаная линия относится к себе, но выпрямленной, — различает плоть и выделяет сущность плоти.

В случае отвлеченных предметов прямая линия подобна кривой (поскольку это единство в непрерывности). Если же сущность прямой отлична от самой прямой, то в этом случае сущность прямизны воспринимается чем-то иным: здесь будет двоица. Стало быть, душа различает все это или с помощью другой способности, или той же, но в другом состоянии. Стало быть, как формы вещей отделимы от материи, так это происходит и с умом.

Можно спросить: если ум прост и бесстрастен, как утверждает Анаксагор, ни на что не похож, то как он будет мыслить, если само мышление предполагает претерпевание? (В самом деле, вещи имеют нечто общее, когда одна действует, а другая страдает и терпит.) Далее: может ли ум мыслить сам себя? Значит, либо и другие существа наделены умом, если разум не обдумывается чем-то другим, если разумное есть нечто специфически единое; либо ум смешан с чем-то, что делает его мыслимым наподобие других вещей. Или страдательное состояние ума имеет общий смысл, о котором уже было сказано, что в возможности ум некоторым образом есть то, что он мыслит, но в действии он не совпадает с тем, что мыслится. Здесь все так, как на дощечке для письма, на которой пока ничего не написано. Таков же и ум: он мыслим, как и все мыслимое. Действительно, в случае предметов без материи мыслящий субъект и обдуманный объект суть одно и то же, ибо теоретическое познание и его предмет совпадают (почему разум не мыслит постоянно — эту причину надлежит выяснить). В случае с материальными предметами каждое мыслимое существо мыслимо лишь в возможности. Следовательно, материальные особи лишены разума (ведь разум — это познавательная способность нематериальных существ), но все мыслимое ему будет принадлежать.

Аристотель, О душе, кн. 3, гл. 4